Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье
Вельская стояла на парапете моста и давала концерт. Три ажурные арки, украшенные позолоченным орнаментом, создавали впечатление гигантских колосников[103]. На этой сцене не было занавеса и кулис. Зато зрительских мест хоть отбавляй. Люди столпились на проезжей части. Мальчишки и кто посмелее забрались на ограждения и арки[104]. Кому не хватило места, стояли чуть в отдалении, на набережной. Зрители внимали с восторгом и ужасом. Люди стояли плотно, хотя вблизи Анны Юрьевны образовался свободный полукруг. Никто, даже присутствовавшая здесь полиция, не смел подходить к ней вплотную. Казалось, одно неловкое дыхание – и певица упадёт спиной в воду.
Вельская не смотрела на публику. Она пела, прикрыв глаза, раскинув руки и развернув ладони кверху, будто ловила на себе тепло софитов. На ней было переливающееся концертное одеяние. Ничего в её облике не выдавало тяжёлой болезни. Когда и как эта женщина успевает перевоплощаться, для Алексея было загадкой. Он невольно восхитился. Вельская была самой удивительной из женщин, встречавшихся ему. Ещё вчера на пороге смерти, сегодня опорочена, но в ответ она выбрала лучшую сцену в городе и заставила Москву слушать себя. Какая другая сможет так?
Пробиться сквозь толпу к певице не получалось. Алексей, потянув за собой рыжего, спустился на набережную. Теперь он видел весь мост, запруженный людьми, тонкую фигуру Вельской, мерцавшей в каплях начавшегося дождя, и особенно четко – каблучки ее туфель, стоявшие в опасной близости от края. Было абсолютно ясно, что, если она покачнётся, никто из людей на мосту не успеет её спасти.
– Упадёт, как пить дать упадёт, – пробурчал рыжий.
Алексей взглянул вниз. Московские реки никогда не выглядят дружелюбными, и сегодня вода была серого, ртутного цвета, будто в неё добавили ядовитый жидкий металл. Дождь взбивал поверхность, и казалось, что река бурлит, предвкушая жертву.
Алексей передёрнул плечами, отгоняя несвоевременные глупые мысли, и принялся снимать халат, в котором выскочил из госпиталя, а после и ботинки.
– Эйлер, вы спятили? – ожидаемо поинтересовался рыжий. – Вода ледяная. Она окочурится раньше, чем вы её выловите. А после и сами сляжете, если получится выплыть.
– Придётся вам украсть для меня ещё одну бутыль настойки и отпаивать для лечения, – стуча зубами от холода и нарастающей нервозности, пошутил Алексей.
В этот момент Вельская допела. Наступила смертельная тишина, в которой раздались редкие несообразительные хлопки, впрочем, тут же оборвавшиеся.
Анна Юрьевна послала толпе воздушный поцелуй и медленно, балансируя на парапете, развернулась лицом к воде. Её било крупной дрожью. За спиной к ней начали подкрадываться полицейские.
Не теряя времени, Алексей взобрался на ограждение. Вельская увидела его, помахала и крикнула насмешливо:
– Я улетаю, Алексей Фёдорович! Поймайте меня!
Ни она, ни Алексей не видели, что в этот момент некрасивая, в страшных шрамах девушка подняла руку и перекрестила Анну Юрьевну на прощание. Левой рукой она зажимала кулон у себя на груди. Доктор Дубов, стоявший рядом, придержал сползающее с её плеч пальто, но промолчал, только вздохнул обеспокоенно.
Вельская отпустила перила и глубоко вдохнула, прежде чем начать медленно-медленно наклоняться вперёд.
Алексей на секунду замешкался, зацепившись штаниной за ограждение. Пока он выпутывался, что-то блеснуло рядом. Алексей обернулся. В пяти метрах от него стоял господин Туманов и из пистолета целился… в Вельскую. Перламутровые вставки поблёскивали, добавляя надрыва и нелепой театральности этой сцене.
Не раздумывая, Алексей выхватил нож, закреплённый у него на ноге, и запустил в Туманова. Нож пробил тому запястье, но выстрел раздался мгновением раньше. Вельская вздрогнула, концертное платье поблёкло и покраснело. Певица стремительно полетела вниз, в ядовитую толщу воды. Полицейские на мосту усердно хватали воздух.
Удивлённо глядя на пробитую руку, Туманов повернулся к Алексею и, помогая себе здоровой рукой, вновь поднял пистолет. Широко и ласково улыбнулся, будто обрадовался встрече со знакомым. Раздался выстрел, потом сразу второй, чуть глуше.
Но выстрелы не успели взволновать Алексея. Чьи-то руки толкнули его в спину, раздался хруст разрываемых брюк, и он полетел следом за Вельской.
«Чтоб вас черти сожрали, Квашнин! – думал он, погружаясь в ледяную воду. – Вы опять испортили мне брюки!»
Эпилог
Весна 1916 года
Пасхальное воскресенье выдалось тёплым и солнечным. Алексей распахнул окно, впуская в квартиру свежий воздух и гомон брачующихся птиц. Занял позицию в образовавшемся солнечном квадрате на полу и принялся делать разминку, вполголоса бормоча:
– Посмотрите, Владимир Семёнович, насколько я послушен. Я приседаю…
Алексей присел.
– …Я тренирую мышцы рук…
Алексей взмахнул руками, изображая как минимум орла.
– …Я дышу!
Алексей глубоко вздохнул и, не удержавшись, закашлялся.
– Словом, я молодец, вы можете быть спокойны! – прерывая речь кашлем, возвестил Алексей, всыпал в рот лекарственный порошок и принялся одеваться.
Утреннюю разминку от Алексея требовал доктор Дубов, на долю которого выпало лечить коллегу от пневмонии после купания в октябрьской воде. Владимир Семёнович, прежде оперировавший Алексея по ранению, был крайне недоволен, как он выражался, «пренебрежением Алексея к собственному организму», и донимал молодого коллегу лекциями о необходимости режима и физических упражнений. Дубов был так настойчив, что Алексей сдался и ввёл в распорядок дня зарядку, ведь ежедневно врать так утомительно. А после трёх взмахов руками его совесть позволяла смотреть на Дубова прямо и утверждать, что он уделяет время восстановлению здоровья.
Правда, сегодня он удовлетворился сокращённым вариантом, всё-таки праздник и времени нет: Садовские ждут его в гости. Они уже больше месяца жили на даче в Малаховке[105], и Георгий Валерьянович обещал выслать за Алексеем автомобиль. Светлый праздник был лишь официальным предлогом для их встречи, в действительности Алексей собирался ознакомиться с новым изобретением друга. Оленька, супруга Садовского, увлекалась цветоводством, и Георгий Валерьянович создал для неё механизированную систему полива.
Алексею не терпелось увидеть новый механизм, он торопился, одеваясь, поэтому узел галстука выходил безнадёжно кривым. Помучившись некоторое время, он плюнул и оставил как есть. В конце концов, Садовские его близкие друзья, лояльные к некоторым погрешностям туалета (хотя Оленька своим профессиональным взглядом, конечно, всё заметит и наверняка деликатно поправит его галстук). А вот отец определённо не увидит ничего!
Фёдор Фёдорович хоть и не был с Садовскими знаком, но многажды слышал о них и загорелся своими глазами увидеть поливальную систему в надежде, что она подойдёт для его растений. Алексею же хотелось удивить отца. Рассеянный в бытовом отношении, слепой в отношении людей, Фёдор Фёдорович был неизменно чуток и любопытен к новому.
Поэтому, прежде чем отправиться в
