Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье
– Сделал то, что вы не смогли. Первый шаг к торжеству справедливости!
Алексей поморщился. То, что статья под авторством Квашнина будет напичкана пафосом и возвышенными посланиями, он не сомневался.
– Что вы там понаписали?
Квашнин вознёс глаза и принялся цитировать по памяти:
– «По ту сторону здравого смысла». Это заголовок. «Публика слепа. Она смотрит на певицу полувосторженными, полуплотоядными глазами. Где кончается восхищение талантом и где начинается восхищение мясом? Глядя на тело певицы, публика лишается разума. Публика не замечает, как вдруг откуда-то снизу потянуло сыростью и холодом, словно могила раскрылась под ногами. И это она, с наружностью вакханки, полная жизни, страсти, греха…»[101]
В окно влетел ещё один камень.
– Всем отойти от окон! Какие можно, закройте столами! Квашнин, не тяните, переходите к сути!
– Я описал все преступления Вельской, – скучно ответил газетчик.
Алексей быстро взглянул на Туманова. Тот, несомненно, всё слышал. Гримаса ненависти на его лице это подтверждала. Рыжий повернулся к концертному директору и отчеканил текст статьи, глядя ему в лицо:
– «Если бы кто-либо усомнился в действительности описываемых мною событий, то я объявляю, что имею под рукою факты довольно ярких колеров, чтоб уверить всякое неверие. Я ничего невозможного не выдумал и несбыточного не соплёл»[102].
Туманов молча воткнул пистолет в лоб Квашнину. Алексей вклинился между ними и поспешил уточнить:
– Откуда эти люди знают, что Анна Юрьевна здесь? Вы ведь не могли об этом написать! Вы не знали!
В окно, уже совершенно лишённое стекла, влетел очередной булыжник и ударил Квашнина, скользнув по уху. Рыжий охнул и осел на пол. Алексей бросился к нему, продолжая отгораживать собой от разъярённого Туманова. Рыжий корчился от боли, но сознания не терял.
В ответ на вопрос Алексея он простонал:
– Это же Москва. Здесь все всё знают. Наверное, видел вас кто с нею.
Алексей тут же вспомнил полный гостей особняк Вельской. Их действительно вчера видели. И с удовольствием продали толпе. Туманов, по всей видимости, сделал те же выводы и, перестав пытаться дотянуться до рыжего, отступил к палате Вельской.
Убедившись, что рыжий от камня особо не пострадал, а стонет лишь для проформы, Алексей снова выглянул во двор. Люди, собравшиеся внизу, выкрикивали слова о правде и справедливости, иные держали в руках афиши с изображением Вельской, сорванные с уличных тумб. На лицах не было злости, скорее азарт и любопытство. Зеваки. Они пришли сюда развлечься, опьянённые правом судить и уничтожать. Так глупые лупоглазые мальчишки обрывают бабочкам крылья, удивляясь не столько хрупкости живого, сколько власти своей над божьим творением.
Погода стояла премерзкая, будто ноябрь просочился на месяц раньше. С неба падали хлопья снега, но у земли они стыдливо превращались в воду. Однако зевакам погода не мешала. Люди поднимали воротники, шутливо толкались. Вдали, за воротами, смеялись и приплясывали, будто собралось народное гуляние. Особо активные выламывали доски из ближайших заборов и стаскивали в кучу для костра. Туда же предлагалось кидать портреты Вельской, но владельцы афиш не соглашались. Виданое ли дело, певица оказалась душегубкой! Да её портреты лишь ценнее стали! То тут, то там возникали короткие стычки, которые, впрочем, заканчивались одинаково – обе стороны принимались обстреливать окна госпиталя камнями, поднятыми тут же с земли.
– Надо было засыпать госпитальный двор опилками, – сказал Алексей подоспевшему Дубову. – Посмотрел бы я, чем бы они тогда окна били.
– Они что же, собираются нас осаждать? – растерянно поинтересовался Дубов. Происходящее никак не могло уложиться в голове старого хирурга.
Алексей только вздохнул. Ему было ясно одно: этим людям он Вельскую не отдаст. Нет здесь никакой справедливости, лишь только опьяняющая жажда крови. Когда всё утихнет, Анна Юрьевна из рук в руки перейдёт Селиверстову. Жаль, что он не успел дописать для него письмо. Хотя что бы это изменило в текущем моменте?
Рыжий наконец перестал скулить, но по-прежнему сидел на полу с видом недооценённого гения. Не было заметно, чтобы он о чём-то жалел.
Алексей оглянулся. Туманова не было видно, должно быть, зашёл в палату. Зато весь персонал собрался в коридоре, осторожно распределившись по стенам. Больные выглядывали из палат. Они следили за Алексеем, то ли в ожидании команды, то ли успокоения. Стояла густая тишина, собранная из дыхания множества людей.
Алексей улыбнулся, будто ему совсем не страшно. Их он тоже никому не отдаст.
Расценив улыбку доктора как разрешение нарушить общую тишину, молоденькая сестра милосердия, та самая, которая спрашивала у Вельской про концерт, пискнула:
– Алексей Фёдорович, а Анны Юрьевны в палате нет. Вы её куда-то перевели?
Все разом зашевелились. Протискиваясь между людьми, Алексей бросился к палате.
Действительно, кровать Вельской была пуста. Исчезли все вещи певицы, включая концертного директора. Алексей замер в растерянности. Должно быть, узнав, что происходит, Вельская попросту спряталась…
– Проверьте все подсобные помещения, – скомандовал он санитарам. – Пациентка слишком слаба, чтобы убежать далеко.
В этот момент рыжий встал, распахнул балконную дверь и, пошатываясь, вывалился наружу. Тяжело опёршись на ограждение, он закричал в толпу:
– Уходите! Певицы здесь нет! Она покинула госпиталь!
В ответ засвистели, и вновь раздался звон стекла.
Алексей бросился к рыжему и, подхватив под мышки, потащил внутрь здания.
– Зря стараетесь, Квашнин! Кто вам поверит? Только подставляетесь под удар…
Он втащил газетчика внутрь и вновь усадил на пол. Закрывая балконную дверь, в которой не осталось ни одного целого стекла, он увидел, как по улице мимо госпиталя одна за другой пронеслись две полицейские пролётки, криком и звоном разгоняя зевак.
Прибежавшие санитары подтвердили, что Вельскую и Туманова найти не смогли.
– Что вообще происходит? – растерялся Алексей.
Доктор Дубов, по-прежнему следивший за «осаждавшими», вдруг возбуждённо воскликнул:
– Они уходят!
Рыжий поднял голову и радостно вскочил, будто не умирал минуту назад. Все прильнули к окнам. Толпа во дворе действительно стала редеть. Более того, люди уходили торопливо, подталкивая друг друга в спину. Но они не рассеивались, людской ручей утекал в одном направлении. Туда, куда умчались полицейские пролётки. По всей видимости, там ожидалось представление поинтересней.
Алексей взглянул на рыжего. Тот практически приплясывал в нетерпении, в глазах его зажёгся особый, знакомый Алексею огонёк.
– Бежим за ними?! – то ли спросил, то ли скомандовал он.
И напарники сорвались с места.
Отыскать место, куда переместилась толпа, особого труда не составило. Первоначально Алексей с рыжим следовали за бегущими горожанами, а после и сами поняли, куда им надо. Низкий, тягучий голос Вельской звучал над городом и стягивал к себе людей.
Для своего последнего перформанса Анна Юрьевна выбрала Чугунный мост. Тяжеловесное название совершенно не подходило
