Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье
Странная их связь с Квашниным через предметы одежды прежде раздражала Алексея, а теперь казалась важной и одновременно забавной. Чего только стоит его беспокойство о брюках во время падения в реку!
Много раз потом Алексей вспоминал то мгновение и удивлялся себе. Если бы Туманов попал в него, его мысли были бы довольно странными для предсмертных. Неужели всех людей до последней минуты занимают подобные глупости? Алексей уже дважды прощался с жизнью, но в первый раз, в момент взрыва санитарной палатки, он вообще ни о чём подумать не успел. Его немного утешало то, что он точно знал, когда у людей находится время подумать о правильном и вечном – это долго тянущиеся дни выздоровления после того, как смерть отступила.
Автомобиль Садовского прибыл за ним спустя несколько минут. Шофёр вежливо улыбался, но Алексей видел, что он старается не дышать. Рыбный дух одномоментно пропитал всю квартиру и, скорее всего, одежду Алексея тоже. Вот уж Квашнин повеселился бы! Наверняка бы специально завёл разговор о рыбной ловле на живую приманку. Чтоб усилить эффект, так сказать.
Пока Алексей развлекал себя подобными мыслями, автомобиль долетел до Пречистенки. Велев шофёру подождать, Алексей отправился на поиски отца. Это было несложной задачей: большую часть времени Фёдор Фёдорович проводил в рабочем кабинете или в зимнем саду, выстроенном взамен разбитых оранжерей.
Отец отыскался среди своих растений. Он бережно укладывал в корзинку пупырчатый плод момордики. Завидев Алексея, профессор просиял:
– Алекс, друг мой! Христос Воскресе!
Женившись на Елене Сергеевне, Фёдор Фёдорович из лютеранской веры перешёл в православие и честно соблюдал новые традиции.
– Воистину, – кивнул Алексей, но целовать отца не стал. Между ними было не принято, а отхождение от церковных правил рассеянный профессор и не заметил.
– Смотри, какой подарок я приготовил твоим друзьям! Лучший экземпляр!
Алексей благовоспитанно кивнул. Он видит. Действительно лучший экземпляр, просто великолепный. Оранжевый уродец, которого скрючило набок, да ещё и покрытый угревой сыпью.
– Есть ещё статья! – профессор помахал университетским журналом.
– Напечатали твою статью? – заинтересовался Алексей.
– Да! Сейчас зачту!
Алексей не успел сделать предостерегающий жест, как профессор водрузил на нос очки и громогласно возвестил:
– «Знакома ли вам Momordica или «дамский пистолет»? Кто раскроет нам тайну его чудесной силы? Это скромное тыквенное растение. Но его мясистый плод одарён жизненной силой и энергией необъяснимой. В эпоху своей зрелости он отрывается от своей ножки и конвульсивным движением сквозь отверстие в месте надрыва выбрасывает струю слизистой жидкости, смешанной с многочисленными семенами. И делает это с такой удивительной силой, что семена разбрасываются на четыре-пять метров от родного ствола. Движение это столь же необычайно, как если бы мы одним махом опростали своё тело и выбросили все наши органы, внутренности и кровь на расстояние полуверсты от нашей кожи и скелета…»[107]
Профессор неожиданно прервался и со всей наивностью спросил:
– Ну как? Тебе нравится?
Алексей напрягся и вытаращил глаза, силясь подобрать достойные текста слова, но не успел. Позади отца взорвался один из спелых плодов момордики, продемонстрировав принцип действия во всей красе. По полу разлетелись кусочки бордовой мякоти, внутри которых прятались похожие на прародителя семена. Зрелище было малоприятное.
Профессор всплеснул руками, кинул журнал в корзинку и, пачкая парадные брюки, принялся собирать разлетевшиеся семена в свой белоснежный платок.
– Действительно, дамский пистолет… – рассеянно пробормотал Алексей. Он внезапно вспомнил пятна собственной крови на полу зимнего сада Вельской.
Уловив перемену в голосе Алексея, профессор обеспокоенно поднял голову. Разумеется, обо всем произошедшем с Алексеем родители не были осведомлены. Но выстрел Туманова и последующее падение в реку скрыть от них не удалось. И вряд ли Алексей мог рассказать им, что больше всего в этой истории он сожалеет о том, что Вельская предпочла смерть выздоровлению.
Отвлекая себя от неприятных мыслей, Алексей пробормотал:
– Удивляюсь твоей привязанности этому растению, отец.
Фёдор Фёдорович замер, потом медленно распрямился, продолжая сжимать в руках платок, пошедший багровыми пятнами. Такими же пятнами стремительно покрывалось веснушчатое лицо профессора.
– Что с тобой? – забеспокоился Алексей. Смущение профессора он наблюдал впервые. И как простое замечание могло вызвать такую реакцию?
Фёдор Фёдорович махнул рукой, мол, была не была, поднял на Алексея абсолютно несчастные глаза и начал говорить так, будто хотел признаться. Он сильно волновался, его немецкий акцент стал явственнее:
– Эти семена… – он развернул платок в своих ладонях и тут же испуганно собрал обратно. – Нет… не эти, такие же. Их привезли в наш университет из Азии… уже давно. Елена Сергеевна тогда была на сносях. Она рожала тебя. Так долго, она так кричала… А я был простой лаборант. Эти семена взял изучать профессор, а мне… мне было нельзя. Не положено! – Подняв для важности палец, профессор явно повторил чьи-то слова. – И я одно семечко украл. Чтобы посадить. Для Елены Сергеевны.
– Но зачем?
– Младенец… ты был хилый. Маленький, сморщенный, сам как семечко. – Профессор покачал платок с семечками в руке. – Не плакал, сил не было. Она плакала вместо тебя. А я… не мог помочь… И я нагадал! Нет… не так. Как когда желание?
– Загадал.
– Благодарю. Я загадал. Если я смогу вырастить семечко, то её ребенок будет жить.
На глазах пожилого профессора выступили слёзы. Он сдёрнул очки и промокнул глаза платочным «кулёчком» с семечками. Проговорил гнусаво:
– Потом увлёкся и всё ращу, ращу. Чтобы они не заканчивались.
Алексей стоял ошарашенный. Он прежде не слышал от отца подобных слов. Печали жизни будто не касались чудаковатого профессора. И тем более он никогда не говорил о своей любви, ни к матери, ни к нему. Поэтому растерянность сейчас вытесняла остальные чувства Алексея.
– Ты знаешь, отец, – наконец сказал он. – Я думаю, ты написал превосходную статью!
– Правда?
Фёдор Фёдорович зарделся, как девица на балу. Заулыбался смущённо, неприлично шмыгнув носом. Алексей, глядя на него, не выдержал и рассмеялся. Впервые за долгое время ему было легко.
Вместо постскриптума
Скандальное происшествие на Рязанской железной дороге, закончившееся свадьбой
Георгий Валерьянович Садовский критически оглядел себя в зеркале и вздохнул. Зачёсанные назад длинные волосы открыли взгляду обозначившиеся залысины. Пышные причёски Зинаиды Порфирьевны успешно их скрывали, но в мужском обличье возраст стал напоминать о себе. Тридцать четыре. Для каких-то дел, возможно, и немного, но женихаться, когда имеются залысины… некомфортно. А
