Гром над пионерским лагерем - Валерий Георгиевич Шарапов

Удача, да. Серега всегда говорил: ты, Витенька, заговоренный, все верно. Два года с ним летали — и всегда весьма удачно возвращались. А теперь вот нет Сереги, в том числе и потому, что он, штурман хренов, не обеспечил безопасность маршрута. Он должен был сразу, как только появились сомнения, выковырять этого опарыша из его логова и раздавить, чтобы юшка и гной брызнули.

Ведь видел Эйхе, что Канунников и Рубцов что-то скрывают, что стали пропадать чаще, под разными предлогами наведываться на Красную эту, черт ее подери, сосну, а он, недоумок, радовался — молодцы, прониклись! И с червонцем этим промах, надо было немедленно дать сигнал на Петровку, а не устраивать детскую партизанщину. И вот итог: Сереги больше нет. Потому что, если бы он был жив, славная главврач хирург Шор не дергала бы бровями и не затыкала его монологами о том, как ему самому повезло.

— Вы же родились в рубахе! Вы вообще соображаете, что такое ишемическая контрактура?

— Нет.

— Вот и хорошо! А гангрена?

— Видал.

— Видал он. Вот у вас чудом не развилось ни того, ни другого! А вы еще и угарными газами надышались — это с вашим-то гемоглобином…

— А что с ним?

— Да нет у вас никакого гемоглобина. Вы вообще питались все это время? Дышали свежим воздухом? Избегали волнений по пустякам? У вас анемия! Постельный режим и есть растительную пищу. — Так ворчала милая женщина, ругалась, предписывала отдыхать и поглощать тонны гречки.

Дни шли, одинаковые, спокойные, как могила. Если бы он еще не один был, а то тоскливо, с пустой койкой по соседству.

Медсестры помогали подняться, потихоньку расхаживались по палате, но ни одна тоже не отвечала ни на какие вопросы об Акимове, переводили на другое: «Вот похромаете немного, а ходить-то будете», «Еще с внуками в футбол побегаете», «Ну-ка, еще немного, пусть сосудики вспоминают, как работать…»

Все они правы — повезло. Мышцы уцелели, нервы целы, хотя по ночам ноги сводит и колет, как иглами. И жжет огнем неугасимым мысль о том, как он будет смотреть в глаза Вере, Ольге… Хотя бы Наталья пришла, но она не приходила. И это тоже гемоглобину не прибавляло.

И вот, где-то с неделю прошло, Виктор как раз с отвращением поглощал очередное ведро гречки, вошла Маргарита, только какая-то не такая. Она вот на него ругалась — анемия, питаться надо и прочее, — а сама, похоже, последний раз подушку видела на картинке в книжке сказок. И питалась только папиросами да духом святыми. И все равно, какая была — тощая, синеватая, желчная, светилась так, что поневоле хотелось глупо улыбаться, глядя на нее, как на красно солнышко.

— Лежите, помираете? — уточнила она, раздергивая шторы. — Что за склеп тут у вас?

Вошедшей медсестре приказала:

— Вторую койку застилайте, и хорошо бы тут протереть. На всякий случай, чтобы не провоцировать инфекций.

— Совсем болященького соседа мне выделяете? — вяло спросил Эйхе. — Для контраста?

И снова она ничего не ответила, лишь дрогнули углы рта.

— Смотрите-ка, острит. Значит, кровь по мозгам бегает, это хорошо.

Сестра-хозяйка спешно застилала койку белым хрустящим бельем, медсестра быстро вымыла полы, Эйхе отвернулся к стене. Ну их всех.

Он так и лежал, когда четверть часа спустя по коридору заскрипели колеса каталки, ее ввезли в палату, сестрички переложили больного на койку, пошуршали чуть — и ушли, плотно прикрыв дверь.

Эйхе совсем уже было собрался заснуть — всю ночь ноги дергало, — как новый сосед подал голос:

— Простите. Куревом не богаты? Курить очень хочу — запрещают.

Как только первые звуки достигли острых ушей, Эйхе так и подпрыгнул на койке, в полете вскочил и кинулся к койке. Тормошил, ощупывал, обнимал, а Акимов, бледный, прозрачный, без щек и с темными кругами вокруг глаз, весь в синяках, обалдевший от этой встречи не меньше, смеялся и обнимался.

…Позднее, покуривая в форточку, Сергей ябедничал:

— Маргарита, змея, и мне ничего про тебя не говорила. Спросишь по делу, а она заводит, как глухарь на току: критическая кровопотеря, сепсис, кишки перерезаны, селезенку удалили, да вы понимаете, что вас отмолили?

— Свои методы у врача.

— Да рационализатор хренов. А главное, спрашиваю: Князь что? А она снова токовать. И ведь не пускает никого.

— Такая же история.

— А потом как закатает капельницу, — Сергей поежился, — сперва в руку, потом как вены от иголок прятаться стали — засандалили под ключицу, ну я тебе доложу…

Они продолжали лопотать, как два давно не видевшихся детсадовца, встретившихся в песочнице, и совершенно по-детски принялись прятать окурки, услышав за дверью хорошо знакомый стук каблучков.

Вошла Маргарита, повела носом, сказала «фу» и отворила окно. Июнь ввалился в комнату, как пьяный развеселый матрос, вернувшийся в родной порт, шумели во дворе больницы липы, птицы распевали песни, откуда-то слышались детские голоса и стук мяча.

— Вот что, болезные, — строго начала Маргарита, — зарубите на своих поникших носах: все хорошие живы, все плохие сдохли. А теперь приказ: вести себя тихо и поправляться. И чтобы без шумов! У меня от ваших родных и близких голова квадратная.

— А вы когда их пустите? — спросил Сергей.

— Нам крайне нужны положительные эмоции, — добавил Виктор.

— Посмотрю на ваше поведение. — И, выдав такое туманное обещание, главврач удалилась.

В коридоре маячили Акимова и Введенская, от которых за эти дни осталось совсем малость — по трети, не больше. Но все-таки Вера что-то втолковывала Наталье, держа директорский фасон, и даже вроде бы в приказном порядке предписывала не дурить: жив и обязательно будет здоров. А та только глазищами моргала и трещала пальцами.

— Прекратите, — поморщившись, потребовала Маргарита Вильгельмовна, — что как маленькие? Идите, четверть часа у вас.

— Куда идти? — глупо спросила умная Акимова.

— В палату, к своим, — нетерпеливо разъяснила главврач, — да не вздумайте там истерики закатывать, всем вколю по полведра.

Этих двух как ветром унесло. Маргарита, усталая, шальная от недосыпа, когда не перед кем стало выставляться железным Феликсом, обмякла и, едва передвигая ноги, потащилась в кабинет. Прилечь бы, хоть на полчаса. Невероятно устала. Ведь все аплодируют героям, и хоть бы кто похлопал врачам, которые этих героев выхаживают.

…Сорокин, свирепо гоняя ложкой в стакане, ворчал:

— Месяц, Саныч. Всего месяц без руководства — и нате, пожалуйста. Ты самый опытный, старший, не стыдно? Весь мой отдых и техобслуга — псу под хвост!

Иван Александрович немедленно открестился:

— Все это не ко мне. На моем участке все в ажуре. Ворованные кастрюли найдены, мордобойцам вынесено строгое с занесением, Лещова не гонит. Можешь полюбопытствовать. — Он