Спиритический сеанс графини Ельской - Елизавета Вейс
Чтобы попасть внутрь, требовалось перебраться через огромную лужу, у которой, казалось, не было ни конца ни края. Даже высокие сапоги не уберегли – ноги мгновенно промокли, а до слуха долетело громкое хлюпанье.
Внутри зловонный запах только усилился. Отовсюду слышались крики и брань. Что-то билось, ломалось, переворачивалось. Соседи по комнате грызлись между собой точно собаки. Приходилось двигаться в темноте, останавливаться возле каждой двери, зажигать спичку и всматриваться в фамилии, криво накорябанные чем-то острым прямо на дощечке.
«Ещё ни одного человека не красила нищета», – несколько философски заметил про себя князь. Несмотря на разлившийся в воздухе алкогольный смрад, тоненький, развратный смех и бесконечную грязь, Влас знал, что не все живущие в этих стенах безвозвратно погрязли в пороках. Просто здесь собрались люди, которые не могли жить лучше. Или, быть может, перестали бороться. Во всяком случае, сейчас собственное дворянское происхождение больше не воспринималось бременем.
Отворив нужную дверь, оба помедлили, но, оправившись от приступа тошноты, шагнули внутрь. Квадратная, едва освещённая комнатушка была полностью набита людьми. Влас скользил взглядом по мужским, женским и детским грязным лицам в попытке отыскать кого-либо, кто мог бы сойти за талантливого часовщика, но безуспешно. За всё время, что они простояли в этой душной, да не побоится он этого слова, «камере», никто так и не обратил на них внимания.
– Чагин. Гаврила Чагин. Есть ли среди вас такой? – спросил Гриша, пристально наблюдая за реакцией.
Не все голоса смолкли: двое в углу, распивающие что-то из стаканов, продолжили своё бормотание, тело, ютившееся на полу, лишь всхрапнуло и перевернулось с бока на бок, однако ж нашлась женщина, наконец заметившая чужаков. К ней-то они и направились.
– А кто спрашивает? – низко пробасила она. Несмотря на сутулость и растущий горб за спиной, женщина восседала на горе из фуфаек, шуб да прочей верхней одежды словно важная барыня.
В одной руке она держала жестяную чашку, а другой поигрывала рюшами на пёстрой юбке. Глаза её были тёмными, навыкате и до боли пронырливыми. Ими женщина оценивала каждый вершок на его пальто.
– Старые друзья, – ответил барон немного погодя.
Её рот растянулся в беззубой улыбке. Она отбросила чашку и, разведя колени в стороны, упёрлась в них ладонями.
– Ой, брешешь, барин. Ой, брешешь. Нет у этого одноглазого безумца никого.
– Неужто никого? – засомневался он.
В то время князь плавно придвинулся к спиртовой горелке, балансирующей на самом краю табурета по правую сторону от него. Теперь собеседница наверняка могла как можно лучше разглядеть золотой трёхрублёвик, который он показательно перекатывал с пальца на палец.
Женщина заинтересованно подалась вперёд.
– Жена померла.
Незамедлительный ответ и хищный блеск в её глазах заставили Власа хмыкнуть.
– А дети? – уточнил Одоевский.
– Оба сына на войне сгинули.
– А…
– Не-а, и не думайте, барины, – она затрясла головой, – о своих не болтаем. Больше рта не раскрою. Вот вам крест. – Произнося это, женщина неуклюже перекрестилась.
Князь подбросил монету в воздух и тут же спрятал на дне кармана.
– У меня несколько таких, – скучающе признался князь. – Но, кажется, стоит сыскать кого-нибудь посговорчивее тебя.
Она резко подскочила и в два счёта пересекла разделявшее их пространство.
– Что ты, что ты, окаянный, – горячо зашептала она, поглядывая на всех в комнате, – белены объелся? Кто ж горланит о деньгах в таком месте? Айда за мной, айда-айда, – не прекращала приговаривать женщина, маня их в сторону выхода.
Гриша резко остановил его за локоть и шепнул:
– Гляди в оба.
Князь хлопнул друга по плечу.
– Не извольте беспокоиться, ваше благородие. И не в таких передрягах бывали.
Подгнившие ступени прогибались под сапогами и скрипели, то ли пытаясь напугать, то ли предупреждая, что дом вот-вот развалится.
«Я ещё долго не смогу смотреть на щи», – думал князь, цепляясь за любые окружающие детали, только бы не замечать запаха блюда как минимум недельной давности.
Было темно, но по звуку трости он знал, что Гриша не отстаёт. Старуха замерла, пропуская их вперёд. Отряхнув с лица паутину, князь Ранцов принялся озираться с нескрываемой подозрительностью.
– Где мы? – спросил он, когда Христина затворила за ними дверь.
Женщина подкрутила вентиль на лампе так, чтобы фитиль приподнялся. В комнате стало светлее.
– А на что похоже, барин?
Вдоль стен чердачного помещения растянулись столы, на некоторых лежали ящики и какие-то предметы. Забрав лампу у Христины, Гриша подошёл к одному и склонился: на поверхности были разложены разного рода инструменты – от циркуля и лобзиков до тонких металлических отвёрток и винтиков. Присмотревшись, он обнаружил другие неотъемлемые приборы часового ремесла, например часовой станок да маслёнку.
– Не думал, что обитель искусного мастера выглядит так…
– … убого? – насмешливо закончила Христина.
– Ветхо, – поправил Влас.
Казалось, его слова позабавили женщину.
– Мастер, как же. С трясущимися ручонками да одним глазом? Болтать о своей гениальности он любил. Болтал, что дворяне-то для него в очереди становятся и рубли мешками дарят. Когда-то, может, и было такое. Но теперича, кроме как кидаться на всех, кто его на смех поднимал, ворчать и бредить, ничем он не занимался.
Закурив папиросу, Христина кинула спичку куда-то в угол и опустилась на хлипенький табурет.
– Сколько просила его продать инструменты и заплатить мне за угол. Шиш! Ничего от него не дождалась. – Она сделала глубокую затяжку и на выдохе произнесла: – А выгнать жалко. Здесь, как ты понял, барин, всем податься некуда. Вот и терпели его заскоки.
Из рассказов Христины выходило, что Гаврила представлял собой человека глубоко несчастного, озлобленного и хворого. Критику в свой адрес не принимал и зачастую в приступах белой горячки сыпал угрозами, что всякий, кто не способен по достоинству оценить его часы, отправится в ад, где для презирающих искусство кипел отдельный котёл.
Князь с бароном переглянулись и, казалось, поняли друг друга без слов.
Нотариус, актриса или кормилица могли случайно недобро обмолвиться о часах. Часовщик услыхал и со злости решил отомстить. Теория невероятная, но достаточно жизнеспособная. Они могли бы попытаться проверить её, если бы не одно «но», исключающее Гаврилу из списка подозреваемых по любому из недавних преступлений.
Гаврила погиб две или три недели назад. Точнее Христина сказать не могла, попросту не помнила.
Любуясь монетами, которые они дали, Христина сетовала, что даже после смерти от Гаврилы не было толку. Уверяла, что он проклял этот чердак, ведь никто теперь не хочет сюда заселяться.
– От чего он умер?
– Подрался. Один молодец с нижнего этажа пробрался в мастерскую и попытался украсть его часы. Ой и шуму было! – Она закатила глаза.
