Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин
– Как ты догадался? – удивился Постольский.
– Да у тебя же на лице все написано! Ты, друг мой, прост как лапоть. Если хочешь преуспеть в профессии – с этим надо что-то делать! С наступающим тебя, Павел Афанасьевич.
Корсаков сопроводил эту тираду кривой ухмылкой, поймал подкинутую в воздух монетку и направился к выходу с вокзала, постепенно затерявшись в толпе.
От автора
Драгоценный читатель!
Если нам с издательством удалось, то эту книгу ты заканчиваешь читать или слушать, когда на улице уже выпал снег, улицы украшены иллюминацией, в парках и на площадях стоят елки, а до новогодних каникул остались считаные дни. В этом случае тебе везет больше, чем мне, ведь эти строки я дописываю, когда на улице октябрь плавно перетекает в ноябрь – самое тоскливое время года.
Идея написать после осеннего еще и зимний рассказ мне понравилась, хотя сначала ни малейшего представления о сюжете у меня не было. Думать пришлось долго, даже черновик одного ненаписанного дела о Корсакове был извлечен из запасника, но, к счастью, не пригодился. Потому что посетила меня идея «сыграть в классику». А что может быть более классическим, чем уединенный особняк, занесенный снегом, и группа незнакомцев, столкнувшихся с жуткой тайной? Разве что история о «проклятой комнате», что грозит смертью каждому смельчаку, который отважится остаться в ней на ночь! Надо ли говорить, что я получил море удовольствия от написания этого рассказа? Ну, и от возможности взглянуть на Корсакова глазами другого персонажа, конечно. Постольский вполне заслужил возможность побыть главным героем собственного приключения.
В столь небольшой истории, и в ограниченных декорациях, говорить о каком-то дотошном воспроизведении исторических реалий не приходится, но многие эпизодические моменты, конечно же, имеют свои прототипы. Воспоминания Корсакова о рождественских каникулах были почерпнуты из мемуаров современников, в частности у Сергея Дурылина и Юрия Бахрушина, как и описание украшений на дореволюционной новогодней елке. «Гвардейский акцент» также существовал, я его просто несколько утрировал в духе Куприна (который подобный выговор высмеивал в своем «Поединке»). Странные для современного человека успокоительные из чемоданчика доктора (что вызывали последствия пострашнее, чем недуги, которые были призваны лечить) также взяты из прейскуранта обыкновенной дореволюционной аптеки. Аналогично – с кумысом. Например, Антон Чехов и Ольга Книппер сразу после своего венчания отправились из Москвы в Андреевскую кумысолечебницу на территории современного Башкортостана. Увы, не помогло. На этом, по части исторических деталей, вроде бы все.
Мне же остается, в особенности, если ты читаешь эту историю в канун Нового года, пожелать, чтобы он оказался для тебя лучше (или еще лучше), чем предыдущий, поблагодарить за прочтение и пообещать, что мы еще обязательно увидимся на страницах нового полноформатного «Корсакова» уже совсем скоро!
Женя Гравис
Последний вагон Рождества
– Подъезжаем к платформе Абрамцево! Стоянка одна минута!
Пожилой проводник с ровной седой бородкой прошел мимо Дмитрия Самарина и едва заметно кивнул господину, сидящему через столик, напротив. А тот, не отрывая взгляда от газеты, так же едва заметно кивнул в ответ: «Благодарю, мол».
Газету эту Митя разглядывал уже полтора часа – с тех пор, как поезд отъехал от Ярославского вокзала в Москве, а попутчик возник рядом, поздоровался, сел на свое место, развернул газету и углубился в чтение. Еще до того, как он скрылся за серыми страницами, Дмитрий успел разглядеть живое, интеллигентное лицо мужчины чуть за сорок – в тонких очках, с черными усами и залысинами по бокам высокого лба. «Профессор, – мысленно обозвал его Дмитрий. – Каких-нибудь экономических наук».
С экономическими науками уместно сочеталось и название газеты – «Биржевые ведомости». Сегодняшний номер от 25 декабря 1917 года[13]. Митя от скуки успел не только изучить название и заголовки, но даже попытался прочесть пару статей, однако после небольших усилий бросил это занятие как совершенно скучное. Как можно с такой увлеченностью и энтузиазмом погрузиться в столь незанимательное и малопонятное чтиво?
«…валютные резервы снизились на 8 процентов по сравнению с началом месяца. Тем не менее серебряное покрытие рубля сохраняется на уровне 16 процентов, что позволяет…»
«…на Петербургской бирже продолжился устойчивый спрос на государственные четырехпроцентные займы, объемы продаж превысили 1,2 млн рублей…»
«…Котировки акционерного общества «А. И. Манташев и Ко» держатся около 250 руб. при умеренном обороте. Эксперты указывают на повышенный интерес среди маклеров…»
Ну, серьезно? Разве можно читать такие «укачивающие» новости и не уснуть под не менее укачивающий стук колес? Мите захотелось спать уже через несколько минут, а господин так и читал все это время, не отвлекаясь на разговоры и лишь изредка переворачивая страницы и отпивая чай, принесенный проводником.
Не то чтобы Митя стремился к беседе – тем более со случайным попутчиком. Скорее, досадовал, что второпях не захватил с собой книгу, чтобы скрасить поездку. Впрочем, полтора часа уже прошли, впереди еще три с половиной до Ярославля. А там… Что будет там – он пока смутно себе представлял.
Соседка справа тоже разговорчивостью не отличалась. Была она дородна, кругла лицом и фигурой и несколько сурова. Супруга то ли небогатого купца, то ли среднего чиновника. Свой темный капот с оторочкой коричневым мехом она не сняла и даже не расстегнула. Впрочем, в вагоне поезда было прохладно, печка грела плохо. Митя и сам пару раз пожалел, что снял и повесил пальто на латунный крючок возле окна, но так и не решился накинуть его обратно.
Соседка тоже всю дорогу читала – тонкую брошюру на желтой бумаге: «Как быть доброй матерью». Митя увидел название и еле сдержал смешок.
«Добрая мать», кроме того, имела большую корзину коврижек, пряников и прочей выпечки, которую достала сразу же после отправления и начала немедленно заедать сдобой шаткий вагонный ход изделия Коломенского локомотивостроительного завода.
Изделие, надо отметить, выглядело и ощущалось порядком подуставшим – как и все поезда ближнего направления из Москвы. Вагон – объединенный, первого и второго класса, – был потрепан жизнью, временем и неистребимой молью. Диваны, обитые когда-то темно-зеленым, а теперь бледным вытертым плюшем, стояли рядами по ходу движения и против. Между ними располагались небольшие деревянные столики с отбитыми уголками. Это была зона условного первого класса. Во втором, где сидел Митя, интерьер
