Спиритический сеанс графини Ельской - Елизавета Вейс

Пронзительный звук заставил графиню резко моргнуть и прекратить изучение комнаты. Женевьева более не водила хороводы, а сидела на полу, обняв себя за плечи.

– Мы хотели сократить путь, а потому пошли по реке. – Ресницы духа были неподвижны. Расширенные зрачки смотрели в одну точку, тускло поблёскивая. – Мы почти добрались до другого берега, как вдруг… – Она испустила короткий изумлённый выдох, прежде чем продолжить: – Братишка… мой маленький братик провалился. Papa[14] запрещал нам ходить по льду в это время года. Но мы так спешили, так спешили…

Несчастный шёпот сомкнулся на сердце Марии тоскливыми объятиями. Женевьева произносила одну из заученных реплик или делилась воспоминаниями?

– Братик… – беззвучно повторяли её уста.

Графиня сжала подол юбки: не так важно, из-за подлинного таланта или из-за пережитого в действительности, в ту минуту потеря брата кромсала чувства Женевьевы как самые острые ножницы.

И всё же сопереживать ей столь глубоко было чревато. Забывшись, Мария потеряла бдительность, а ведь в голове духа теснилась целая вереница образов.

Из груди Женевьевы вырвался звериный рык. Женщина встала на четвереньки и, словно одичалый пёс, бросилась на графиню. Захватив зубами подол её платья, призрак стала мотать головой из стороны в сторону.

Во время охоты отчим учил графиню, как вести себя, если вдруг наткнёшься на зверя. Он давал множество советов, но главным, тем, что повторял не раз, был: «Запрети себе бояться, Марья. Учует страх – и пиши пропало». Разумеется, призрак не волк и не рысь, но отчего-то ей казалось, что всякий раз, сталкиваясь с духами, надлежало помнить именно об этом правиле.

Чуть склонившись, Мария пропустила пальцы через сухие, рассыпчатые на ощупь волосы и сжала руку в кулак. Женевьева заскулила, когда её насильно потянули вверх.

– Фу, – чётко и уверенно скомандовала графиня, не позволяя отодвинуться от себя до тех пор, пока в лице актрисы вновь не появилось что-то человеческое.

Теперь, когда Женевьева перестала изображать зверя, непременно должен был явиться новый образ. Станет ли она сварливой барыней, институткой с кокетливыми ужимками или причитающей деревенской плакальщицей? Уж не попытается ли она выколоть гостье глаза, словно разгневанная и оскорбленная до глубины души модистка? Как Марии привести её в чувство? Подыгрывание не сработало. Хлопнуть тряпкой? Она сомневалась, что и это сработает. Над их головами раздался шум: загрохотали сапоги, загудели голоса. «Верный признак антракта». Мария ухватилась за эту мысль, как за спасительную соломинку.

– Женевьева, слышите? – Графиня нащупала её холодную ладонь и обхватила так, будто пыталась отогреть. – Перерыв. Вы можете перестать играть, хоть ненадолго…

Изо рта призрака не вырвалось ни звука, но её бледные губы сложились в слово «антракт». Женевьева замерла. Потом принялась с тревогой озираться.

– Где он? Где тот мужчина? Глаз… У него не было глаза…

Актриса ринулась к трельяжу и что-то достала из верхнего ящика.

– Три минуты. Три минуты закончились? – Её руки трусились, она с щелчком отворила крышку и поднесла маленькие карманные часы едва ли не к переносице. Женевьева вскинула подбородок, во всей её позе виднелась мольба. – Раз разговариваю с вами, значит, угадала, да? Верно. Я угадала и поэтому жива. Вот только кто вы?

Мария сменила положение, внимательно следя за реакцией.

– Я медиум.

Пальцы Женевьевы разжались, и золотистые часы упали под ноги графини.

– Полагаю, вы знаете, чем я занимаюсь.

– К несчастью.

– Мне жаль, – искренне произнесла Мария.

– Мне тоже.

Для графини Женевьева стала первым призраком, который в полной мере уложил в сознании собственную смерть. И тогда же она впервые задумалась о том, что иногда и неведение может быть благом.

– Женевьева, что это за часы? – Графиня подняла предмет с пола и стала изучать.

– Подарок.

Актриса с отвращением повернула голову, лишь бы не смотреть на них.

– От поклонника, – добавила она немного погодя.

«Неужели поклонник и есть виновник трагедии?» Предположение показалось шатким. Зачем какому-то обожателю губить кормилицу Катерины, да ещё и нотариуса?

– Вы упоминали мужчину… – припомнила Мария.

Женевьева съёжилась, вонзилась пальцами в виски и с отчаянием замотала головой.

– У него… не было глаза…

– Вы были знакомы?

– Не спрашивайте… ради бога, не спрашивайте… – Её голос стал надтреснутым, словно кто-то бросил камень в зеркало и то, трещинка за трещинкой, рассыпалось на глазах Марии.

Графиня понимала, что расспросами давила на призрака и проявляла чёрствость. Но нельзя было ни на секунду забывать, как быстро истинный облик Женевьевы способен раствориться в чужих образах.

– Мужчина без глаза вручил вам часы?

Её напор возымел эффект, да вот только обратный. Рот актрисы растянулся в ужасной гримасе, глаза застыли. Пронзительный визг разрезал тишину – и в следующий миг растаял. Графиня осталась один на один с беспорядком и запахом театрального грима.

* * *

Мария Фёдоровна могла счесть её нетерпеливым и избалованным ребёнком. И была бы права. По крайней мере, покидая ложу, где ей приходилось смиренно ждать, пока время насмехалось и мучительно тянулось, Катерина чувствовала себя именно такой.

Княжна надеялась, что успеет найти графиню Ельскую до антракта, чтобы не нарушить их договорённости. Но ситуация повернулась стороной, с которой не ожидаешь столкнуться.

Катерина часто посещала театр вместе с семьёй, но, как оказалось, быть здесь одной не то же самое, что ходить по этим коридорам, опираясь на локоть брата. Не отыскав лестницы, ведущей к каморкам артистов, она не придумала ничего лучше, чем вернуться. Однако в фойе, через которое лежал её путь к ложе, уже собралась разношёрстная толпа.

Мужчины в красных, синих и чёрных фраках вели деловые беседы друг с другом, иногда к ним присоединялись пожилые дамы. Она прекрасно знала, что не все присутствующие молодые дамы кем-то сопровождались, как требовал того этикет. В конце концов, театр – место, куда приходили по самым разным причинам, многие из которых далеки от приличий. И всё же Мария Фёдоровна была права: ни она сама, ни её семья не нуждались в подобных пикантных слухах.

Спрятав лицо за веером графини, который та оставила на своём кресле, Катерина постаралась слиться с выпивающими или гуляющими гостями театра. Медленно она кочевала от одной группки людей к другой. Всё складывалось чудесно. Если бы не… если бы не широкая жёсткая спина.

– Камень и тот был бы мягче, – проронила она обидчиво и даже злобно.

Веер валялся где-то в ногах. Нос ломило от боли. Но более всего её расстраивало, что у неё почти получилось вернуться. А теперь… теперь предстояло столкнуться с тем,