Спиритический сеанс графини Ельской - Елизавета Вейс

– Меня д-д-давно не спрашивали об имени. Все п-п-росто кликали извозчиком.

Мария открыла глаза. В хижине стало светлее. Слабые оранжевые всполохи лениво пробирались внутрь через незаколоченные окна. Судя по всему, на их совместное приключение ушла целая ночь.

Присев, она принялась озираться: где-то среди спящих была Анюта. Графиня едва уговорила себя не сорваться с места, когда взгляд отыскал знакомые сапожки. Извозчик до сих пор был рядом. Она не могла предсказать, как скоро изменится его настроение и он вновь накинется на неё.

Он сгорбился, почти с головой прячась в свой огромный тулуп. Удивительно, но Мария не питала к призраку ненависти. Она всё ещё злилась за кражу Анюты, но похоже, что винить стоило кого-то другого. Безвольный при жизни, безвольный и после. Извозчик ни за что бы не решился на подобное, не уговори его кто-то со стороны.

Графиня покровительственно опустила руку на мужское плечо. Нужно и дальше упорно вытягивать из него имя. «Извозчик» – что-то безликое, бесчувственное и словно бесправное. Именно так призрак и вёл себя.

– Как же тебя зовут?

– Антип. – И вновь без запинки.

Антип отвечал, это было её шансом справиться с ним, а заодно подарить заслуженный покой.

– Послушай, Антип. Слишком долго другие решали за тебя. Не пора ли что-то поменять? Не знаю, чего ты добивался, но…

Он вдруг вынырнул из-под ворота с полными слёз глазами. Извозчик впервые показал истинного себя – ранимого и измождённого.

– Глупый. – Его губы дрожали, как у ребёнка, которого вот-вот захлестнут чувства. – Мамка била, батька и вовсе звал болваном, ни на что не годным. А я ведь умел. И печку топить, и поле вспахать. Неужто и вправду бестолочь? Поэтому и помер как собака…

Антип беспомощно затрясся и дёрнулся, когда она потянулась к нему – не чтобы оттолкнуть, а коснуться щеки.

– Ты вовсе не глупый, Антип. – Несмотря на хрипоту, её голос звучал твёрдо. – Чтобы быть извозчиком, надо приложить уйму сил. Помнить улицы, следить за лошадьми, угождать людям… Но ты ведь справлялся.

Он задышал как загнанный зверь, на мгновение сжал её руку, которая всё ещё была на его щеке, и, стыдливо опустив голову, затараторил:

– Р-р-ритуал. Он с-с-сказал, что энергия людей под-д-дпитывает духов. А смерть семерых над-д-делит меня силой. Я смогу делать всё что угодно. Отомстить кому угодно… Уб-б-бивать детей не хочу… Так устал. Очень ус-с-стал.

– Ты можешь отдохнуть, Антип. Никто не вправе лишать тебя этого выбора.

На лице Извозчика проступали эмоции. А затем Антип даже улыбнулся.

– Те пло.… – выдохнул он с выражением счастья и безмятежности на лице.

С каждой секундой он всё слабее ощущался под её рукой. Антип становился прозрачным. Кажется, он наконец был готов отправиться туда, где его уже давно ждали.

– Кулаков… Кулаков Потап… Он меня загубил, – шепнул он напоследок.

А потом исчез.

Совершенно опустошённая, морально и физически, графиня, воззвав к остаткам сил и упрямства, добралась до Анюты. Она сняла с себя шаль, укутав девочку, и взяла бледные маленькие ладошки в свои. Жертвы пробыли в хижине долго, но всё ещё были живыми. Чудо, которое будет весьма проблематично объяснить.

Когда первый шок и головокружение прошли, Мария стала думать, как же ей вывезти всех. Она могла бы выбраться из леса и позвать на помощь. Конечно, она не знала, куда её привезли, но найти путь сумела бы: в конце концов, ориентироваться в лесу – одно из многих умений, которым её научил отчим.

Однако судьба оказалась как никогда благосклонна. Их нашли. Мужские фигуры заполонили маленькую хижину в мгновение ока. Она терялась в лицах и голосах. Началась суета. Кто-то выносил людей. Кто-то осматривал комнату. Её о чём-то спрашивали. Смысл плохо доходил до неё сквозь весь этот гул и собственный шум в ушах. Графиня опомнилась, только тогда у неё попытались забрать Анюту.

Горячие руки коснулись её судорожно сжатых пальцев.

– Всё хорошо, вы можете отпустить. Вот так, – мягко убеждал он.

Наконец тяжесть, которая не давала ей покоя все эти дни, исчезла. На губах Марии появилась измученная улыбка.

– Вы уж позаботьтесь о ней, ваша светлость.

* * *

Она безразлично рассматривала решётки на окнах комнаты, куда её привели для опроса в больнице. Помещение казалось поистине угнетающим: душным, с грязно-жёлтыми стенами, массивным столом, на котором выделялись царапины то ли от лезвия ножа, то ли от ногтей.

– Зачем вы отправились в парк? Как встретились с преступником? Почему единственная были в сознании? При каких обстоятельствах извозчик сбежал? Вы должны рассказать всё с самого начала ещё раз.

Если бы не последствия ночи, проведённой с духом, скучающий вид начальника сыскной части наверняка довёл бы её до белого каления. Марию допрашивали вот уже два, быть может, три часа: задавали одни и те же вопросы, но в разной последовательности, искали неувязки, ждали, когда она начнёт путаться и нервничать, предпринимали различные попытки уличить её во лжи. Однако в полуправде правды всё же больше.

Не беря во внимание призрачную составляющую событий, Мария описала их в том виде, в каком они происходили. Разумеется, графиня не стала давать точное описание внешности Антипа и рассказала детали, которые подходили бы сразу многим и не указывали на кого-то конкретного.

– Мне больше нечего добавить. И единственное, что я должна в эти минуты, – это успокоить свою горничную. – Она всё же не выдержала и опустилась до язвительного тона.

Светлая ткань брюк мелькнула в разрезе тёмного мундира с аксельбантом[6]. Мужчина придвинулся и поставил локти на стол, за которым они сидели.

– Какая умилительная привязанность к слуге. Это, вероятно, должно было меня растрогать? – Ни с того ни с сего он грохнул кулаком по деревянной поверхности, заставив ту жалобно затрещать. – Вы, кажется, привыкли, что все идут у вас на поводу, Мария Фёдоровна. Вот только я не простодушный Одоевский и уж тем более не Ранцов. И я не намерен вилять хвостом и становиться на задние лапки из-за вашей красоты или особенных умений.

Откинувшись на спинку жёсткого и совершенно неудобного стула, графиня стала присматриваться ко Льву Николаевичу более внимательно. Впалые щёки, густые пушистые брови и изогнутый нос делали его похожим на хищную птицу. В тёмных волосах поблёскивали серебристые искры, но, несмотря на подступающий возраст, в широких плечах и массивных руках Льва Николаевича до сих пор чувствовалась сила.

Тем не менее надменность и угрожающий вызов в его словах ничуть её не смутили. Едва ли этот мужчина, безусловно, не самой добродушной наружности мог заставить пережить те же ужас и оторопь, в которые