Умница - Хелена Эклин
– Это Бланка.
Тут у меня пиликнул телефон – пришло сообщение. На экране высветилось: «Все в порядке?» Я пообещала Шери, что вернусь через час. Пора было уходить. Ирина настояла, чтобы я забрала оставшиеся пирожные, и положила их в коробочку с нарисованной тройкой лошадей.
– Спасибо, что прийти, – сказала она, протягивая коробку. – Любимый пирожные Бланки. Для твой малыш.
– Спасибо, – поблагодарила я. Жест Ирины меня тронул. Удивительно, подумала я. У меня есть дочь, а скоро я стану матерью во второй раз. У нас очень даже состоятельная семья. А она все равно настаивает, чтобы я приняла ее подарок.
Теперь Ирина смотрела на меня внимательно, оценивающе.
– Бланка заботиться о твой дочери.
Я опешила. Неужели горе настолько затуманило ее разум, что она забыла, что Бланки больше нет? Но потом поняла: конечно, Ирина имела в виду, что Бланка заботилась о Стелле. Ей просто легче было говорить о дочери так, будто ничего и не изменилось, будто все, что было, продолжается по сей день – и так будет и дальше.
– Да, она прекрасно о ней заботилась, – ответила я, хоть это было не совсем так. В последние недели Бланка стала рассеянной и неряшливой: не убирала грязную посуду со стола, не поднимала фломастеры, раскиданные по полу без колпачков. Но зачем Ирине знать об этом? Пусть думает, что ее дочь была настоящей Мэри Поппинс.
Повинуясь внезапному порыву, я спросила:
– Как думаете, почему она перестала сидеть с моей Стеллой? Она так ничего и не объяснила.
Ирина пожала плечами.
– Она любить Стеллу.
– И Стелла ее любит… любила, – согласилась я. – Почему же она ушла?
Ирина развела руками, как бы говоря: «Кто знает?» Казалось, этот ее жест пропитан вековой мудростью и смирением, всей болью рода человеческого.
Но что-то ведь подтолкнуло Бланку к ее решению.
– Может быть, она хотела чего-то большего? Построить карьеру? – предположила я.
Сложно было представить Бланку в этой роли, но это объяснение казалось самым правдоподобным.
– Карьеру? – на лице Ирины отразилось сомнение.
– А может, нет. Как бы там ни было, я искренне вам соболезную, – сказала я, чувствуя, что пора уходить. Я одарила Ирину сочувствующей улыбкой. Конечно, на душе было тяжело, но чувство вины отступило. Я понимала, что никогда не узнаю, почему Бланка от нас ушла, но мне важно было удостовериться, что это случилось не из-за меня.
Ирина не спешила меня отпускать.
– Муж хотеть назвать ее Роза или Анна, но она такая красавица, она заслуживать особое имя. В детстве такой хороший девочка, – рассказала она. – Я наказывать ее только крестом. Говорить ей прижать нос к крест и стоять так, пока я не разрешить отойти. Бланка такой хороший девочка. И она всегда послушно ждать мой разрешение.
– Крестом? – переспросила я и вздрогнула. Тот крестик на стене нашего дома был начертан примерно на уровне носа Стеллы. Очевидно, моя дочь знала об этом наказании из детства Бланки – потому-то его и нарисовала. Но почему она это скрыла? Раньше Стелла всегда честно сознавалась, когда рисовала на стенах. И если крест действительно был наказанием, то для кого?
6
Я направилась к Шери. Зайдя к ней в дом, я увидела, что Зак возится с комком липкой массы, лежащим в глубокой железной миске. Я не стала с ним здороваться – он все равно никогда не откликался. На другом конце стола сидела Стелла, увлеченная книгой «Птичий полет как основа для воздухоплавания».
Шери заварила себе кофе, мне – чай, и мы устроились в уголке на кухне, подальше от детей. Там можно было пообщаться вполголоса, не опасаясь, что они нас услышат. Мы признались друг другу, что с ужасом ждем завтрашнего дня, когда начнутся занятия в школе. Я рассказала Шери о вчерашнем происшествии с мертвой птицей. Она рассмеялась и заметила:
– Нейротипичные люди никогда не поймут таких детей, как наши.
Я сделала глоток и обожгла язык.
– Наши? – переспросила я. Да, у Стеллы были свои странности и навязчивые идеи, но, в отличие от Зака, она замечала окружающих. Могла поддерживать зрительный контакт.
Шери положила руку мне на запястье.
– Послушай, я долго думала об этом, и… Мне кажется, тебе стоит обследовать Стеллу. Я тоже этого боялась, но, когда у Зака диагностировали аутизм, стало даже как-то легче. Я наконец поняла, что делать дальше. А тебе повезло – у тебя есть деньги, ты можешь обратиться в частную клинику и не стоять в очереди НСЗ[4].
– Стелла действительно немного отличается от других детей, – согласилась я. – Но это не повод бежать к врачу.
Шери придвинулась ближе. Худощавая и энергичная, всегда в спортивной одежде – посмотришь на нее, и можно подумать, что материнство – это бесконечный марафон. Обычно она играла роль тренера, который подбадривает подопечного неизменными «Отличная работа!» и «Так держать!», что бы тот ни делал. Но не сегодня.
– Шарлотта, понимаю, ты очень ее любишь, но послушай: у нее ведь столько симптомов! Сенсорные нарушения, сложности в общении, гиперлексия…
– Гипер… что?
– Она же не может оторваться от книг. И говорить начала поздно, верно же? – уточнила Шери и уверенно откинулась на спинку стула, будто знала ответ и без меня.
Да, она права – Стелла действительно заговорила поздно: первые слова она произнесла только в год и пять месяцев. Ее раздражали мелкие волокна на очищенных бананах, и первой осмысленной фразой стало: «Не хочу эту гадость».
В груди неприятно сдавило. Меня раздражало, когда кто-то считал, что знает мою дочь лучше меня.
– Я в курсе, что задержка речи может быть симптомом аутизма. Я изучала эту тему. У Стеллы есть кое-какие признаки, а у кого их сейчас нет? Это еще не диагноз…
– Девочки порой бывают такими скрытными, – подметила Шери, и я уловила запах кофе и арбузной жвачки. Я невольно зажала нос рукой. Шери заметила мое движение, и ее взгляд помрачнел.
– Извини, Шери, у меня в последнее время очень обострилось обоняние, – сказала я. Не было смысла объяснять, что сейчас для меня дурно пахнут все, кроме Стеллы и Пита.
Шери открыла было рот, но тут на кухню влетела Стелла.
– Мамочка, пожалуйста, убери это! Скорее! Гадость какая! – восклицала она, держа прядь волос, слипшуюся от вязкой массы. Ее всю трясло, а лицо стало белым как мел. Я почувствовала, как сама напряглась до кончиков пальцев.
– Где у тебя ножницы? – спросила я у Шери, но она лишь заслонила собой Зака, будто это его измазали слаймом.
– Думаю, лучше пока ничего не предпринимать, пускай сама успокоится, – сказала Шери.
– Нет уж, – возразила я. Мне сейчас только новой Стеллиной истерики не хватало.
– Малыш, с тобой все в порядке? – Шери повернулась к Заку, который сосредоточенно растягивал слайм в длинные склизкие нити. Никто не стал требовать, чтобы он извинился. Я вспомнила, что Шери хранит ножницы в ящичке для мелочей, схватила их, сказала, что нам пора, и выскочила из дома с дрожащей Стеллой. Но Шери догнала меня на полпути к машине и схватила за руку.
– Шарлотта, – тяжело дыша, выговорила она. – Это специальные бесшумные ножницы, чтобы стричь гиперчувствительных детей! Они нам нужны. Давай вернемся в дом. А Стелла пускай прокричится. Для таких деток, как наши, это способ снять стресс.
– Сколько раз повторять: Стелла не такая, как Зак! – отрезала я. – У них нет ничего общего.
Шери выпучила глаза и подошла ко мне так близко, что можно было разглядеть светлый пушок над ее верхней губой. Я инстинктивно выставила руку, чтобы защититься, а через секунду Шери уже сидела на земле и шумно дышала – скорее от удивления, чем от боли. Мы в шоке уставились друг на друга. Что произошло?
Не до того сейчас, сказала я себе, Стелла вот-вот ударится в панику. Я торопливо усадила дочь в машину. От пережитого руки у меня дрожали. Я кое-как отрезала липкую
