Изъян - Алекс Джиллиан
Прикрыв за собой дверь, я включаю воду в раковине, а затем разворачиваюсь к зеркалу на стене, отражающему меня в полный рост. Я примерно представляю, что там увижу, но реальность оказывается гораздо хуже.
Задерживая дыхание, чтобы не закричать, с какой-то маниакальной дотошностью рассматриваю свое бледное лицо, тусклый безжизненный взгляд, запавшие под глазами тени, покрасневшие веки, припухшие потрескавшиеся губы, багровые рубцы на шее, синеющие отпечатки грубых пальцев и следы зубов.
Боже, я похожа на невесту Дракулы, только что поднявшуюся из гроба. Только волосы выглядят безупречно: густые, шелковистые, ничуть не спутавшиеся.
Он, что, расчесывал меня, пока я была в отключке?
Поехавший сукин сын.
Пальцы мелко дрожат, когда я развязываю кушак на халате. На секунду прикрыв глаза, решительно скидываю его на пол и, собрав всю волю в кулак, смотрю… Сосредоточенно и долго смотрю, запоминая каждую ссадину и синяк, уродливыми кляксами покрывающие тело.
Зрелище не для слабонервных, особенно для той, на кого ни разу в жизни не поднимали руку, но я с одержимым упорством изучаю себя с головы до ног, пытаясь осознать, кто сделал это со мной, и понять — почему и за что.
Саша не бил меня в прямом смысле слова, не хлестал по лицу, как делала это с ним Илона, но сам сценарий был идентичен тому, что я однажды уже видела. И, по всей видимости, это и есть единственный вариант, доставляющий моему мужу сексуальное удовлетворение. Его главный изъян, который он умудрялся скрывать от меня столько лет, но, возможно, не единственный…
Услышав, как за спиной раздается щелчок, я рефлекторно вздрагиваю и испуганно застываю на месте.
Саша бесцеремонно заходит внутрь, прикрывая за собой дверь, и уверенно шагает ко мне. Покрываюсь мурашкам и перестаю дышать, когда наши взгляды встречаются в зеркальном отражении, а он сам почти вплотную встает позади меня.
Пронзительные черные глаза мучительно медленно проходятся по моему телу и возвращаются к лицу.
Время замирает, сквозь шум воды пробивается его размеренное дыхание, свежий запах парфюма проникает в ноздри. На моем жалком фоне он выглядит еще более идеальным, чем обычно.
Но я помню его другим… и себя. Мой муж — не единственное чудовище в отражении. Выяснилось, что я тоже могу убить, не испытывая ни малейшего раскаяния, ни проблеска вины. Ни тогда, ни сейчас.
Я сожалею только о том, что нам так и не удалось уничтожить зло. Тьма оказалась заразной и нашла себе новый сосуд, наполнив его до краев. Только один сосуд… По каким-то немыслимым и понятным только ему причинам Саша решил, что справится с этой тьмой лучше, чем я. Он не захотел делиться.
— Алина никогда не была твоей пациенткой, — мой голос звучит на удивление ровно, хотя внутри и снаружи я словно оголенный провод под напряжением.
— Не была, — сухо подтверждает он, заставив меня непроизвольно дернуться.
Хочется сжаться и забиться в угол, но я больше не маленькая девочка, чтобы прятаться под кровать. Я знала это… Поняла еще раньше, чем он привязал меня к кровати и озвучил два невыполнимых правила своей садисткой игры.
В тот момент, когда Теодор Харт сообщил, что тело Алины обнаружил мой муж, в памяти отчетливо вспылили ее откровения о последнем любовнике, и уравнение сошлось само собой.
В ту страшную минуту мне показалось, что мир распался на атомы, а я сама растворилась, превратившись в крошечную пылинку, безжалостно сжатую в мужском кулаке. Но мне не хватило смелости бросить ему эту правду в лицо, и я трусливо оттягивала разговор, все еще надеясь найти другое объяснение, оправдание, что угодно…
«Он больной на всю голову псих с четким списком правил и требований, которые невозможно выполнить. Но в этом и суть игры. Чтобы он мог получить удовольствие, я должна страдать и испытывать невыносимую боль. Молча, не издавая ни звука и не шевелясь. Словно я гребаный труп.»
Да, теперь я на собственной шкуре ощутила весь тот кошмар, что описывала Алина. Но в отличие от нее, моего согласия никто не спрашивал. Саша знал, что я не настолько глупа, чтобы не понять очевидного. Он догадался по моим взглядам и реакциям, а потом принял самое удобное для него решение.
Если смысла притворяться больше нет, то зачем себя в чем-то ограничивать? Теперь я — не «белое», а одна из них, и мне страшно предположить, каким будет его следующий шаг…
Расправив плечи и пересилив желание прикрыться хотя бы ладонями и волосами, я резко вскидываю голову и смотрю в отражение.
Несколько долгих секунд мы молча изучаем друг друга. Там, где встречаются наши наэлектризованные взгляды, вспыхивают статические разряды, рассыпаясь хрустальными осколками льда, каждый из которых насквозь прошивает мою измученную сердечную мышцу.
— Это Алина звонила тебе ночью в Савой? Катукова — ее фамилия? — захлебываюсь болью и все равно спрашиваю, с мясом вырывая из себя каждое слово.
— Улица, где она снимала жилье, — с немыслимым спокойствием поясняет Александр.
— Много их было?
— Они ничего для меня не значили. Ни одна, — склонив голову, он касается подбородком моей макушки. — Ты бы никогда о них не узнала. И не должна была узнать. И того, что здесь случилось, тоже не должно было произойти. Я умею себя контролировать.
Меня передергивает, к горлу подступает желчь. Проклятый лжец. Еще скажи, что я сама это допустила!
— Я спросила о другом, — стиснув зубы, цежу я.
Черная мгла, льющаяся из его прищуренных глаз, проникает в мой агонизирующий разум, слой за слоем снимая защитные установки.
— Задай правильный вопрос, — глухим безжизненным шепотом просит он.
Его лицо расплывается из-за марева выступивших слез, злых и отчаянных. Я не стыжусь их и не скрываю. Ядовитая боль, которую он мне причинил, не требует оправданий. В том, что он превратился в чудовище, нет моей вины и никогда не было.
— Смелее, Ева, — за вкрадчивыми интонациями отчетливо проступает нетерпеливая настойчивость.
— С остальными убитыми женщинами у тебя тоже были отношения? — обреченным рычанием срывается с моих губ.
— Я бы не назвал это отношениями…
— Мне насрать, как ты это называешь! — дрожа от ярости, выкрикиваю я. — Просто ответь, твою мать!
— Ты — умная девочка и все правильно поняла, — не дав мне ни малейшей передышки, выстреливает муж.
Свет меркнет, сердце проваливается в пустоту, в висках методично долбит пульс. Пока я потрясенно перевариваю услышанное, крупные мужские ладони привычным
