Искатель, 2002 №1 - Сергей Кузнецов-Чернов

— Давайте я загоню, — шагнул Егор к слесарям.

— Что ты сказал? — уставился на него молодой.

— Машину давайте загоню на эстакаду. Я умею.

— Ну, пацанва. Совсем охамела, — удивленно таращился молодой. — Иди, машины мой, пилот выискался.

— Пусть загонит, — вдруг хитро сощурился старший. — Ему машины мыть незачем. У него папа — наш директор.

— А шлепнется? — сомневался молодой.

— Не шлепнется. Не то поколение. Давай, Егор, газуй.

Егор, не торопясь, с заправской этакой ленцой сел, провернул ключ зажигания, подхватил, слегка газуя, взрывчики двигателя, скользнул равнодушными, казалось бы, глазами по фигурам чумазых слесарей и захлопнул дверь. Волнение — ноль. Или единица, пользуясь школьной системой баллов. Отлично. Небрежно, но точно воткнув первую передачу, Егор мягко выжал сцепление, и, послушный умелым рукам и ногам, автомобиль взлетел на эстакаду и встал там, где нужно.

— Вот так! — удовлетворенно сказал пожилой слесарь и подмигнул молодому. — А ты — страшно…

Отцовская машина стояла на своем обычном месте, у подножия офиса, под кабинетом. Сигнализация не включена, Егор видел. Но брать «девятку» родителя не хотелось, в этом была некая слабость,

Егор отчетливо чувствовал, его слабость, Егора. Трусость, мальчишество, очередная проказа. Нет, он должен был на серьезное решиться. Звонкое Ольгино: «Сосунки!» — до сих пор висело на барабанных перепонках. Обида жгла, и тяжесть, пугающе взрослая, не проходила. Не-ет. Папенькина машина — поступок маменькиного сыночка.

Прошли слесаря, те самые, молодой и пожилой, и Егор слышал, как они обсуждали состояние «восьмерки», которую он загнал на эстакаду. Еще походит, уверял более опытный, ерунда, чуть-чуть штаны пропускают на стыке с глушителем; секут, перебил молодой, надо бы подварить; недолго, сделаем, согласился пожилой, если есть у него чем платить, сделаем, проблем никаких; просто, добавил он, еще вполне можно кататься с полгода, не меньше; ему решать, закончил молодой. Прошли. Нырнули в подъезд здания, в то крыло, где раздевалки и душевые.

Егор развернулся на пятках и отчетливо, на фоне вечернего прозрачного неба, увидел поблескивающую «восьмерку» цвета мокрого асфальта. Рабочая площадка опустела. Был тот самый час, когда механики и слесаря уходят мыться, а водители еще не вышли, чтобы загнать машины, те, что на ходу, в боксы на ночь. Ворота открыты, ночной сторож еще не заступил. Краткое удачное мгновение. Еще несколько секунд, и все изменится. Появится сторож, водитель загонит машины в боксы, и ворота захлопнутся. Ноги Егора сами шагнули — раз, другой, третий шаг оказался длиннее и мягче, четвертый — бегом, а с пятого Егор уже не бежал, он мчался. Взлетел на эстакаду и плюхнулся за руль. Вынул из кармана связку ключей. Вот этот должен подойти. Точно. Вошел как родной. Движок завелся легко и сразу, словно ждал Егора, наскучавшись. Оглянувшись и убедившись, что удачное мгновение еще длится, Егор включил заднюю, скатился, четко и быстро, сделав коленчатое движение, воткнул первую, вывернул руль, и серый, похожий на мышь, автомобиль юрко шмыгнул в ворота. Как мышь.

Девочка

Оказалось все гораздо проще, чем можно было себе представить. Кобелей она усмиряла и покоряла сразу, даже удивительно. Стоило потрепать псу холку да уши, дать понюхать свои маленькие ступни и подол легкого платья, и он готов был следовать за Ольгой на край света. Но Ольга подозревала подспудно, что сучки собачьего племени ей не подвластны. Так должно быть. Это справедливо. Наверно. Краешком сознания Ольга принимала такой расклад безоговорочно, не чувствуя ни малейшей обиды или неудобного дискомфорта. Видимо, ее неотразимое обаяние распространялось на мужскую половину не только человечества, но и великого и древнего семейства псовых. Не удивительно. Почтенностью своего рода собаки лишь немного уступают людям. Что за срок для вселенной в несколько сот тысяч лет? Ерунда. Слишком давно и прочно держится собака рядом с человеком, ест, пьет, спит и развлекается на свой манер, чтобы не поддаться соблазну перенять его привычки — как плохие, так и хорошие. Впрочем, в подтверждение ее мыслей случился вчерашний прокол с белым пуделем. Как оказалось, с пуделихой.

Ольга подошла, как обычно, не колеблясь, к пуделю, привязанному у магазина, куда зашла хозяйка, толстая накрашенная тетка. Протянула ладошку к морде и хотела уже ласково и снисходительно потрепать курчавый белоснежный затылок, как пудель злобно ощерился и пискляво гавкнул. И такая неприязнь горела в его глазах да и во всей напряженной воинственной позе, что Ольга не стала искушать судьбу, отошла обескураженно в сторонку, пытаясь понять, откуда взялась столь безудержная ненависть. А пудель залился, едва переводя дыхание, высоким женским, каким-то сплетничьим лаем. Не лаем даже, а непрерывной цепью нестерпимого воя, в котором тембр лишь менялся, как в той цепи звенья, одно вертикально стоит, второе горизонтально. Вот тут у Ольги и мелькнула мысль, что не иначе как сучка это, кобель так визжать не станет. Тут же тетка толстая выскочила из магазина с авоськой и запричитала отдышливо: «Салли, девочка, что с тобой, любовь моя, кто тебя потревожил, не нервничай так, не надо, ты же у меня умница, на колбаску, родная, скушай…» Салли. Девочка. Понятно. Вот откуда злость и ненависть.

Она убедилась в своих выводах, очень легко уводя вечером того же дня черного терьера, веселого мускулистого кобелька (так и хочется произнести — паренька), который, едва познакомившись с ней, бежал как привязанный рядом и преданно заглядывал в глаза. Сегодня вечером она вернула той-терье-ра (узнала точное название породы из книжки, которую взяла в библиотеке, дабы работать профессионально) хозяину, лысоватому служащему среднего возраста, видимо, одинокому и потому страстно привязанному к своему четвероногому другу. Именно это банальное определение здесь абсолютно к месту. Лысоватый служащий, видимо, не бедный человек, отблагодарил Ольгу щедро. Так что лекарства были куплены, холодильник относительно былых времен забит, и они с бабушкой наконец-то ели свежие фрукты и овощи с рынка.

А собак вокруг было… Раньше Ольга не обращала на них никакого внимания. Теперь же внимательно разглядывала, определяя породу, а следовательно, и уровень материального состояния хозяев. Чистопородные, ухоженные и упитанные псы свидетельствовали, как минимум, о надежном трудоустройстве и семейном, пусть внешнем, но благополучии. Это и была ее добыча. А не тощие костистые шавки совершенно неопределимых пород, намешанных в их крови, как в коктейле, которые, казалось, сами выводили своих грустных и таких же тощих хозяев на прогулки, а не наоборот. Словом, работы было навалом, нынче каждая, уважающая мало-мальски самое себя российская семья считала непременным условием стабильности существования, престижа дома, а