Нерасказанное - Ritter Ka
- Дисциплина как у пруссов.
Высочайшая похвала.
******
Легализация стрелков была чудом.
Все прокручено одним человеком, который сейчас сидел за решеткой.
Без статьи. Без ничего. Чтобы не мусолив гетману глаза. Даже не нашли, что врать.
Донцов не знал бы о стрелках, если бы в ту июльскую ночь Симон не возвел их в Телеграфном Агентстве.
Но из-за этой ночной встречи Евгений теперь ЗНАЛ. И это выпекало его изнутри. Пытался отвлечься, но мозг упрямо вел его к этим мыслям.
Ну почему.
Почему единственный в Киеве человек. Которую он уважал. Любил. За кем шел в огонь, оказалась смешанной в блуде.
Это бывает.
Евгений и среди своих видел. Не слеп. Но это другое. Втихую.
В постели.
Жить вместе зачем?
Затеялся с каким-нибудь Славинским.
Они бы еще корову на двоих завели. Село без церкви.
Неужели не понимал. Вылезет боком.
Бесполезная смелость.
Дурак.
Десять лет в браке с женщиной, а упрекают в том, что было и загудело.
Однако. Евгения тянуло, как и прежде.
Симона не хватало постоянно.
Такого он никогда не видел. А пересмотрел в касарнях. Плечи как у бойца, состояние тонкое, как у девки. Чисто выбритое лицо.
Глаза меняют цвет иногда, язык двойной.
Жонглирует, как хочет.
Как это возможно. Гетман до сих пор украинский не может. А Симон может и по-своему, и по-нашему.
А то вообще переходит на немецкий, французский, польский. А эта его латынь глупа. Сначала Евгений думал, что это он так хвастается. Но нет. Это чтобы никто не понял.
Винниченко всем говорит: Петлюра недоучен. Евгений мало где видел, чтобы каждую свободную минуту человек таскал книги, как Симон. Он знал наизусть книги Франко. Читал Шекспира в подлиннике. Проглотил все германские военные учебники.
А еще. Губы. Слишком полно, чтобы не смотреть.
Пальти. Тонкий. На оружии. В крови.
Как тогда, на Арсенале. На манжете, на ладони багровые брызги.
Вытер и пошел дальше.
А теперь это тело в тюрьме.
По нему.
Евгений понял.
Пойдет за ним куда следует.
Пусть только получится.
I-II. тайное совещание
30 октября 1918 г.
Харьков
Гостиница "Метрополь" пл. Николаевская (сейчас Майдан Конституции)
Здание не сохранилось
Утро. Часов 7. Темно. Номер. Духота. Лампа в углу на тумбе. Евгений голый на кровати. Одеяло совпадало, не прикрывает. Волосы взъерошены.
Рядом женщина. Спит на животе, рука Евгения, тело блестит от пота. Полупустая бутылка с шампанским на столе. Пепельница полна. Стрелковая форма ровно повешена на кресле.
Дверь скрипнула. Без стука.
На пороге офицер, лет 35. Красивый. Усы закручены, штаны расстегнуты, рубашка раскрыта, сапоги идеально блестят. Один угол заправлен. Подходит к Евгению. Смотрит на тело. Кривится. Хлопает конвертом по щеке. Чистые манжеты. Дорогие запонки. Сверкает кольцо с рубином.
Евгений не реагирует.
– Передали. Твои. Вставай, — говорит и бьет Евгения уже ладонью по лицу. Тот открывает глаза.
В дверях женщина. В дорогом платье, лиф расстегнут, обнаженная выпяченная грудь. Золотой крестик между ними.
Хватает офицера за пах, лезет внутрь штанов.
– Петр, я тебя люблю. Еще есть время повторить. Но. Не вернешься – будет другой.
Офицер хохочет, шаркает, демонстративно зацеловывает даме ручку от ладони до локтя и кланяется галантно. Исчезают.
Евгений моргает. Темно.
Не одевается.
Разрывает конверт ножом. Садится в тумбу под лампу.
Читает.
Подергивается.
Протирает глаза и снова читает.
– Холера! - выдыхает. - Вот отдохнул.
Бросает деньги на стол, натягивает штаны, застегивает форму. Врывается в соседний номер.
Люкс. Запах женских духов.
Лилии в хрустале. Напротив кровати огромное зеркало. Смотреть на красоту любви.
Шелковые подушки. Черная постель.
Евгений такого не поддерживал.
Офицер обнаженный на кровати отражает ритм. Голова мокрая. Женщина под ним. Коленки ему на плечах. Сетчатые чулки с коронками. Красные лакированные мешки подпрыгивают в такт.
— Олухи Симона в список штаба не включили. Я еду в Киев. Теперь.
Офицер обернулся. Грустно вздохнул.
Стряхнул с себя ее колени. Вышел из женщины.
Сел на кровати. Запахнутый от любви.
Без стыда.
Коленки в разные стороны.
Смотри, Евгений, на мужское влажное возбужденное естество.
Улыбается. Подкручивает пальцами усы.
Тянется к тумбе.
Берет сигарету, закуривает.
Мружиться.
— Ну и что, — затягивается.
– Петлюра… Он никто… Скажут воевать – все сделаю… Я занят.
Женщина поднимается на локтях, что-то хлебает из бутылки. Глотает конфету из вазы. Устами поднимает естество любовника, уже немного ослабевшее от разговора.
Офицер отодвигается немного.
Поцелуи в ее персе. Раз – два.
Ее бедра в бока. Три – четыре.
Себя в ее лоно. Пять!
Рука поможет найти верный путь. Есть!
Что ты там бубнишь, Евгений?
Какой чертовски Петлюра?
Разве не видишь?
Тебе надо, ты и уезжай.
Антракт кончился. Любовь восстановилась.
Евгений стоит, как обожженный.
Уходит. Уже к себе, тихо:
– Ты ничего не понял, Болбочан.
Дверь мягко щелкает.
******
Поезд в Киев.
Евгений в десятый раз перечитывает записку.
От Мельника.
Этой ночью было тайное совещание. в Киеве. Мы поехали вместо тебя, я и Черник.
Решали, что делать, когда гетман предает москалей.
Были все. Кроме тебя. Даже генерал Осецкий.
Составляли список штаба восстания.
Стрельцы будут главной силой. Ты в штабе.
Шаповал включил Симона. Но уехал. В больницу к женщине.
Винниченко Петлюру вычеркнул.
Сказал, пусть сначала выйдет.
Ты должен быть здесь.
Мы с Черником думаем, что его убили.
Иди к гетману.
Еще и во Львове неясно.
Езжай. Будет Стрелковый Совет.
> ПРИМЕЧАНИЕ. Загадкой остается, как Е.Коновалец так быстро смог добраться до Киева из Харькова, куда он уехал в отпуск. Туда же в те дни приехал П. Болбочан.
I-III. ВОЗВРАЩЕНИЕ
30 октября 1918 г., поздний вечер.
Белая Церковь
Бараки рядом Горбатого моста
Евгений домчал.
Вечером был на месте.
Мельник доложил: все как было.
Евгений поднялся. Засунул руки в карманы.
Сказал: к гетману.
Разобраться.
И найти Симона.
Не показывать никому, что стрелки против Скоропадского.
Не раскрывайтесь.
— Мы будем верны гетману, — сказал Евгений, — если он будет защищать самостоятельную Украину. Если нет, то мы сами разберемся.
Все кивнули.
Ждать. Тихо готовиться.
И без Петлюры в штабе не присоединяться к Винниченко.
> МОНОГРАФИЯ. Стрелковый совет согласился принять участие в восстании, если такое будет, только при условии включения в штаб С. Петлюры.
I-IV. ГЕТМАН
1–5 ноября 1918 г.
Белая Церковь — Киев, Резиденция Гетьмана
Евгений каждый день ездил во дворец на Липках.
К гетману как на муштру.
"Позвольте стрелкам вернуться в столицу".
Гетман трижды согласовал. И трижды упразднял.
1-й, 4-й, 5-й.
Не смешно.
Павел видел в Коновальце Петлюру.
В то же время Скоропадский играл на другой доске: Москва. Дон. Армия Юго России.
"Возродим Великую Империю" - заявил гетманов партнер. Антон Деникин. И взял очередной транш денег от украинцев (которых "не существует"(с))
Евгений возвращался из кабинета, словно облитый грязью.
Гетман не снимал перчаток, когда жми руку.
I-V. НОЯБРЬСКИЙ ЧИН. ЭХО
6 ноября 1918 г.
Киев, Резиденция Гетьмана
Белая Церковь, дислокация Сечевых Стрельцов.
Голова трещала. Неделя ничего по Симону.
А тут еще новости из родного края. Во Львове уже свое, поляки наступают.
Евгений шел к Гетману. Хотел видеть, слышать, хоть что-нибудь выяснить.
Глухо. Секретарь заявил: "Его Превосходительство сейчас заняты".
Все. Пустота.
Вышел. Прямо в коридоре наткнулся на элегантного стройного мужчину в графитовом костюме и шляпе. С тростью.
Тот остановился, наклонил голову.
— Простите, господин, вы Евгений Коновалец?
— Так. Я вас знаю?
Человек грустно улыбнулся.
– Знать – нет. Но слыхали. Максим Славинский. Дипломат, посол и переводчик.
