Нерасказанное - Ritter Ka
Фалды разлетаются.
Узкие штаны распинают бедра.
От нежности только следует варежки по белому меху.
Правая рука держит уздечку. Железно, без дрожания.
Левая скользит вдоль шеи лошади, хватает гриву.
Симон наклоняется вперед.
Черная куртка тянется по спине.
Запонки мигают раскаленными искрами.
Отодвигает рукой гривку.
Освобождает шею.
Полные губы касаются горячей пульсации.
Влажная пара идет за дыханием:
- Прости, друг. Терпы. Скоро будет не больно.
Улыбается.
Легко прикасается к губам.
Похлопывающий левой напряженные жилы.
Осанка уверена.
Содержит.
Белая лошадь, черное седло.
Бедра вдавлены.
Ему удобно.
Каждый толчок лошади – это резкое движение вперед.
Тело его следует за конем, словно входит в него.
Снова.
И еще.
Володя снизу. Видит черное и белое, сжатие бедер, упругость.
Это уже не конь и жокей.
Это проникновение.
У него, у Володю.
Каждый удар копытом впитывается его телом.
Каждая волна.
Каждый толчок.
Вечность.
Володя не выдерживает.
Стыд заливает.
Тонет в позоре.
Это входит. У него. Прямо сейчас.
Симон выравнивается.
Грустная струна.
Еще шаг.
Он наклоняется вниз.
Черная варежка тыльной стороной медленно идет по щеке Володи.
Запах обработанной кожи и его табака.
Симон замирает.
Глаза обращены к нему.
Голубые.
Опускаются наземь.
Клип. И уже серые.
Взгляд через плечо.
Володя не знает, куда себя девать.
Пот рекой по спине, под коленями.
Во рту сухо, горько, слегка тошнит.
Не может отвести взгляд от паха в строченном белом габардине.
Прямо на уровне глаз.
Сколько слоев ткани сейчас?
Миг Симон ждал. А потом продолжил.
По обладающим губам два прикосновения указательным и средним.
Обладает больно до зубов от швов на коже.
Рука фиксирует его.
Чтобы не отворачивался.
Взмах головой.
Влево.
Вправо.
Непослушная прядь.
Все замирает.
– Ты – слизь на моих сапогах, – увлажненные губы шевельнулись нежно, едва заметной улыбкой.
– Ты никогда меня не покоришь.
Стоп.
******
Открывает глаза.
Мужской.
Трое ничтожества.
Дым с улицы.
Визг трамваев.
Сжимает кулаки.
Возбужденный. До предела.
– Я тебя, сука, в говне утоплю.
Захлебнешься, вылупок. Кровью будешь харкати.
В 38 он уже не дрочит.
Месть – лучший оргазм.
> ПРИМЕЧАНИЕ. Гетман планировал еще подержать В. Винниченко. Но вступился Д.Дорошенко, министр иностранных дел Скоропадского правительства (которого в свою очередь щедро попросил Чикаленко).
> ПРИМЕЧАНИЕ 2. Симона на белом коне видели два гения. Винниченко и Булгаков.
I. ОТЦ ИЗ ДОМА…
Август-сентябрь 1918г.
Создание Украинского Национального Союза (УНС)
Сначала умерла правая оппозиция. Николая Михновского. Гетман не услышал.
Затем Лева Умеренная. С Петлюрой. Скоропадский посадил.
Пришла настоящая левая.
Володя.
Пока Симона нет.
Никита был рядом.
Володя привлек УСДРП, социал-демократов.
Никита - УПСР. Социалистов-революционеров.
С ним был Евгений и Стрельцы.
Симоны земства уже там.
И почта с железнодорожниками.
А дальше.
Учителя.
Врачи.
Буковинцы.
Кирилло-мефодиевцы.
Загорались.
Не к Володе и Никите.
Не той бренд.
Не та торговая марка.
К имени Симона.
Петлюра сидел, но безразлично.
Даже союз юристов.
Которые до этого были при Гетьмане.
Именно они и легализовали УНС.
На деньги Чикаленко.
Все чисто.
Руководителем был Никовский.
В наследство от правой оппозиции и Шеметов.
Долго терпеть такое свинство Володя не мог.
В жопу такого "лидера".
Сам будет руководить.
Саймона больше нет.
Может, Божечка отнимет?
Святеника такого.
Стоит свечу в Софии поставить.
Чтобы сработало.
Пусть умрёт.
Володя ждал.
И готовился.
18 августа Никовский был устранен.
Главой УНС становится Винниченко.
Даже мир засиял по-новому.
Его портреты во всех изданиях.
Серьезные.
Строгие.
Чуб начесом.
Пламенно-социалистические брови.
На несколько недель Симонова морда исчезла из передовиц.
Формально УНС добивался от Гетмана обновления Кабинета.
Ввести украинцев.
Сейчас, кроме Дорошенко, сами москали.
Можно еще кого-то.
К примеру, Максима Славинского.
Никита в это время свое делал.
Он не о кабинетах и портфелях.
Решал вопрос.
Эффектнее.
Предпочтительно пулями.
Шаповал начал готовить вооруженное восстание.
Имел иммунитет от власти.
Симон выбил.
> ВЕРСИЯ М.ШАПОВАЛА
В сентябре 1918 г. я сговорился с А. Макаренко, ген. Осецким, полк. Павленко и Хилобоченко работать в направлении восстания. Этот план был решен тремя членами ЦК социалистов-революционеров (Григорьев, Лизановский и я). Затем в этот план был посвящен Винниченко, который сразу согласился на него.
> ВЕРСИЯ В. ВИННИЧЕНКО: Впервые я внес предложение на ЦК УСДРП о необходимости рассмотреть вопрос вооруженной борьбы с гетманщиной, оно просто было отклонено как фантастическое».
> ПРИМЕЧАНИЕ. Всю дальнейшую жизнь зачинщиком и организатором восстания Володя считал себя.
II. МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ
Август – сентябрь 1918 г.
Дорвавшись до руля,
Володя погрузился в счастье.
Абсолютное.
Как после второго универсала. Когда Петлюре не дал министерство.
А сейчас. Еще лучше.
Его нет. Зато Володя повсюду.
На передовице.
На досках.
На столбах.
Однако.
Володя знал: мятеж все изменит. Балерину выпустят…
Надо жить по полной. Теперь.
При слюнявом [гетмане].
Чтобы вздрагивать.
От стыда и удовольствия.
"Роза! В тюрьме я понял. Без тебя я никто. Люблю тебя выше меры. Это наш медовый месяц"
Роза посмотрела.
Не поверила.
Но обнадежилась.
– Ты моя. А я – Твой. Других мне не существует!
– заявил Володя.
Стоя на коленях.
Утер скупую мужскую слезу белым манжетом.
Роза молча развела бедра.
– Нет, Кохо. Так дела не будет. Я слишком долго не понимал, что ты единственная женщина моей жизни.
Сегодня потерпи.
Завтра.
В гостиницу поедем. Я устрою.
******
В ОТЕЛЕ
Ресторан, красный бархат, зеркала в золоте. Белый офицерский люкс, гарсоны в перчатках.
На столе шампанское "Мумм", устрицы, фаршированные перепелиные яйца на шпажках, телятина с трюфелями. На стуле букет "веник" из багровых роз, огромный, как на похороны.
Володя на весь зал:
— Дамы и господа, эта женщина — моя единственная любовь!
Роза краснеет. Так давно этого ожидала.
Однако на пути к моногамии возникли преграды.
Юбки.
По дороге в туалет.
Едва взял себя в руки.
Вернее, и в руку не брал. Просто сбежал побыстрее.
Володя уже не лезет между чужих бедер.
Не сойдет с избранного пути.
Верности.
Победил соблазн.
Поднимаются в номер.
"Коха, тебя ждет незабываемая ночь!"
Роза медленно раздевается.
Куда торопиться?
Романтика, свечи, шелковые простыни. Приторная духота.
Идет в ванную.
Он врывается следом, резко разворачивает, гнет ее через холодный борт ванны.
Быстро одним движением. Упором в холодный чугун.
Входит мгновенно.
Колени ее возятся влажными изразцами. Дышит в шею: "Ты моя единственная."
Роза себе: "Это страсть. Сила любви".
А в постели все привычно.
Долго.
Очень долго.
Сверху и снизу.
Спереди и сзади.
С перерывами.
Она кончает несколько раз.
Он оттягивает свой единственный финиш.
Как и было.
Без Симона в голове не заканчивает.
«Хотя не изменяет – и хорошо».
******
Секса действительно увеличивается.
То, что летело у всех, теперь у нее.
Володя каждый раз требует:
то смены прическу,
то надень красный пенюар, с бантами,
то расцарапай спину до крови.
Роза выполняет.
Медовый же месяц.
Романтика.
"Хотя под других не вкладывает, чтобы смотреть". Роза этого не любит.
******
ДОМА
Ночь после заговорной сходки.
Володя пьян от величия.
Герой революции.
Создатель истории.
Лицо пылает, глаза чернеют.
Роза в кружевах.
Встречает любимого.
Становись на колени.
Здесь. В коридоре.
Пряжка сверкает.
Ремень расстегнут.
Любовь стоит крепко.
Уже не давит.
Вот Роза. Держи.
— Докажи, что ты моя. Немедленно.
Не крути головой.
Не думай.
Бери свое женское счастье.
Не удавись.
Чем глубже, тем лучше.
Полностью.
Работай давай.
Держи ритм.
Что с тебя еще взять, женщина.
К политике ты не годишься.
Роза проглатывает липкое унижение.
Будь как будет.
Только бы не пошел к другим.
Это все равно ее муж.
Так что здесь такого.
А она любовь показывает.
Если он желает.
Только ее.
III. БЫВШИЙ
Конец августа 1918 г.
перехр. Институтской/Левашовской
Резиденция Гетьмана П. Скоропадского
Павел уткнулся глазами в хрусталь.
Слабые блики на усталом августовском солнце.
Может быть, он не заметит.
Максим Славинский.
Подписал Соглашение с Доном. Вернулся с дипмиссии. Отчитывается.
Отправить его в отставку. Но не поймут.
Да и нет никого на его место.
Славинский вертел свою шарманку:
— Павел Петрович, Вы держите его как пленника. А он единственный с 1916 говорил: Антанта победит. И там все его помнят, Вы это знаете. Вы за это его в первый раз сажали.
Между ними массивный дубовый стол. Ваза с розами. Пепельница. Штоф с водой. Два стакана. Все хрусталь.
Пепельница!
Это мысль. Зажег. Затянулся. Поднял глаза
