Последний Туарег - Альберто Васкес-Фигероа

– Возможно, ты прав… – признал другой.

– Я прав. И помни: если ненавидишь фанатиков и похитителей, никогда не веди себя, как они. Может, мы и мерзавцы, продающиеся тому, кто больше заплатит, но именно поэтому мы должны уважать некоторые принципы. Если мы обязались сохранить этим несчастным жизнь, то сделаем это, чего бы это ни стоило.

– Ладно, ты главный. Но если будет заварушка, нам лучше убираться отсюда, потому что нас расстреляют с дюн… – рассудительно заметил Юсуф. – Другое место лучше: там больше припасов, много оружия, и мы сможем лучше защититься, ведь вокруг открытое пространство.

– Вижу, ты снова думаешь как профессионал, – признал Омар аль-Кебир, дружески похлопав его по руке. – Вот такой Юсуф мне всегда нравился и сейчас нужен. Забери их, а осел пусть несет женщину, которая едва стоит на ногах.

– А ты что будешь делать?

– Останусь с римлянином, посмотрю, добьется ли он чего-нибудь.

– Неаполитанцем… – поправил его другой.

– Какая разница! Убирайся!

Это было не время для споров, и через несколько минут изможденная группа двинулась в путь. Любой наблюдатель сказал бы, что далеко они не уйдут.

Юсуф разрешил взять только бурдюки с водой и заставлял всех пить, потому что они были обезвожены и рисковали свалиться. Никто не мог нести другого.

Они походили на полуголых призраков. Когда они исчезли во тьме, Омар аль-Кебир вернулся в зловонное помещение, где итальянец кричал кому-то, кто находился за тысячи километров.

По жестам, мольбам, ругани и гневному тону Омар понял, что тот не может добиться помощи ни от премьер-министра, ни от кого-либо еще. Он занялся тем, что снял с тела ненавистного мальчишки гранаты, сложил их в сумку и начал внимательно изучать полуразрушенный лагерь, где когда-то добывали натрон высокого качества.

После долгих криков, слез и уговоров отчаявшийся доктор Ди Нунцио выключил рацию и сказал:

– Мне удалось добиться обещания, что к полудню они встретятся с премьер-министром и попросят его поговорить с президентом Франции.

– Сомневаюсь, что их это обеспокоит. Если это не сработает, к полудню мы будем мертвы, – спокойно ответил Омар, укладывая сумку с гранатами в угол и засыпая её одеждой.

– Что вы задумали?

– Устроить обвал крыши, чтобы эти сволочи из джихада решили, что их юный фанатик-самоубийца поторопился отправиться в рай и взорвался раньше времени, – указал он на тело мальчика. – Такое часто случается с такими идиотами. Подвиньте его ближе к входу: чем больше кусочков найдут, тем лучше.

– Какая дикость… – простонал итальянец, но послушно перетащил тело туда, куда указал Омар. – Я думал, мусульмане очень уважают мертвых.

– И уважаем. Но живых мы уважаем больше…

Омар вновь обрел уверенность лидера, способного справляться с кризисами. Он перестал считать себя жалким беглецом, сопровождаемым ослом. Он снова стал наемником – жестким, порой чрезмерно, но готовым умереть за миссию, оставив след.

Присев на кучу одежды, он раскрыл патроны, рассыпая порох, и с улыбкой, явно наслаждаясь, сказал:

– Вам лучше отойти. Я не специалист по подрывам, но это будет громко.

– А рация? – спросил итальянец.

– Без нормальной антенны она бесполезна, – спокойно ответил Омар. – И даже с антенной вряд ли поможет.

– Возможно, вы правы… – признал другой. – Политики предпочитают ходить на похороны, где их снимают целующими родственников погибших, чем работать над освобождением, потому что их потом упрекают в больших выкупах или обвиняют в присвоении части денег.

– Если так, зачем вы взяли эту чертову работу? – спросил Омар, держа в руках масляную лампу, готовый поджечь одежду.

– Потому что это не работа. Мне за это не платят. Это чертова зависимость. Спасать жизни – это как наркотик. Если ты не получаешь дозу, чувствуешь себя ужасно.

Омар аль-Хебир посмотрел на него с некоторым недоумением, поднял лампу, чтобы лучше рассмотреть, и, заметив его длинную спутанную бороду, белоснежные волосы, кишащие вшами, а также части тела, покрытые язвами и испачканные экскрементами, в конце концов признал:

– Ну, очевидно, что вы уже несколько дней без своей дозы, потому что выглядите ужасно. Подождите снаружи и возьмите одеяло, потому что начинает холодать.

Фабио ди Нунцио послушался, но, проходя мимо трупа, который сам проткнул при выходе, выразил своё отношение по-неаполитански, сложив пальцы в виде рогов, и добавил:

– Надеюсь, в аду ты не сможешь насиловать никого, ублюдок!

Омар аль-Хебир хотел что-то сказать, но передумал, так как это не касалось его, кто мог быть жертвой извращенца, который при жизни явно не делал больших различий по поводу пола. Важно было лишь то, что он сидел на корточках перед восьмью ручными гранатами, из одной из которых уже вытащил чеку, закрепив предохранитель верёвкой. Как только огонь распространится и верёвка загорится, логика подсказывала, что всё должно взлететь на воздух, но он не был уверен, что это действительно произойдёт, и сейчас не было времени беспокоиться о вещах, которые нельзя исправить.

Он встал, вытащил тюрбан у того, кто обычно говорил за главного, поджёг его и, когда он превратился в огненный шар, бросил его и побежал.

Примерно в двухстах метрах его ждал итальянец, и, хотя до восхода солнца оставалось время, лёгкий молочный свет позволил им увидеть, как из земли поднялся столб дыма, за которым последовала вспышка, и почти сразу же раздался оглушительный взрыв.

Облако пыли, крови и человеческих останков покрыло окрестности, а вскоре Омар аль-Хебир поднял окровавленную ногу, словно демонстрируя ценный трофей.

– Это поможет, потому что падальщики укажут этим ублюдкам, где находится проблема… – сказал он, после чего указал на огромную яму, засыпанную землёй, песком и натроном, оставшуюся у него за спиной. – Сомневаюсь, что они захотят выяснять, сколько трупов осталось там внизу. Если нам повезёт, они уйдут, потому что грифы привлекают много внимания.

– А если нам не повезёт?

– Они будут преследовать нас, нам придётся отбиваться выстрелами, и будьте уверены, в этом случае прилетит ещё больше грифов.

Он мочился кровью.

Сначала он этого не заметил, но это была кровь, что вместе с ощущением слабости и потреблением большого количества воды говорило о том, что что-то внутри него действительно сломалось.

Впервые в жизни его охватили ярость и беспомощность из-за того, что его тело подводило его в тот момент, когда он больше всего в нём нуждался, и смерть, казалось, не собиралась делать исключений, каким бы молодым, сильным или туарегом он ни был.

Почти всю ночь он брёл, спотыкался и снова вставал, изнурённо пытаясь приблизиться к месту, где, как он был уверен, видел человеческие фигуры. Но сколько бы он ни старался, найти их следы ему не удавалось.