Умница - Хелена Эклин
– Так куда? Домой? – спрашивает Ирина.
– Я не могу туда вернуться. Пит не должен меня видеть.
– Почему?
– Он считает, что я нездорова. – Как ей это объяснить? Когда Ирина говорила о смерти Бланки, она сказала, что у нее «болеть вот тут», и стукнула себя по груди. – Он считает, что у меня болит тут, – поясняю я, постукивая себя пальцем по виску. – Если он меня увидит, то попытается упрятать… туда, где я раньше была. Но я здорова. Я в порядке.
– Хм-м-м… – протягивает Ирина. Вот уж кто точно не станет попусту утешать и лгать, что все образуется, как поступила бы Шери. Она не скажет, что я в полном порядке, и не заверит, что мне скоро станет лучше. Она живет не в том привилегированном мире, где «во Вселенной все так, как должно быть». Здесь катастрофы вполне вероятны, и Ирина не станет убеждать меня в обратном.
35
Ирина застилает диван и бросает мне полотенце.
– Сначала – душ. Ты вонять, как горный овца, – она кивает на мою руку. – Потом я это починить.
Я совсем забыла о своей ране. После душа Ирина снимает грязную повязку и выбрасывает ее, а потом накладывает свежий бинт. После этого я на пару часов проваливаюсь в тревожный сон на ее велюровом диване. В половине седьмого я просыпаюсь, и она заваривает мне чай. Персонал «Коттеджа» по-прежнему думает, что я сладко сплю в своей палате. Они поймут, что я сбежала, только когда я не спущусь к завтраку. Застегнув до самого подбородка флисовую кофту хозяйки паба, я выхожу к заброшенной железнодорожной линии, которая тянется вдоль нашего сада и теперь служит тропой для бегунов и собачников.
В нашем заборе есть калитка. Если дотянуться до верхушки, можно откинуть засов, который я давно собираюсь починить. Тропа у калитки скользкая от грязи, я оступаюсь и падаю, но тут же поднимаюсь, отряхиваюсь и прохожу внутрь. Сквозь влажную утреннюю серость едва пробивается бледный свет – настоящий рассвет в это время года наступает поздно, не раньше половины девятого, но я все равно прячусь за кустом. Когда-то Пит настоял на том, чтобы задняя стена гостиной была полностью стеклянной. Никаких жалюзи – «они испортят внешний вид». Теперь из-за его дизайнерской прихоти я вижу все, что происходит в доме, как на ладони.
Киа устроилась на краю кухонного острова. Она одета в жилетку и спортивные шорты. Ее пепельные волосы собраны в небрежный пучок. Как мило. Она прервала утреннюю тренировку, чтобы проведать Пита и Стеллу, думаю я, но эта мысль исчезает так же быстро, как приходит, уступая место другой, более пугающей. Я вдруг осознаю всю правду. Она сидит там не просто так, не просто так устроилась своими потными бедрами именно там, где мы готовим. В ее позе читаются наглость и уверенность. Все становится кристально ясным.
Пит, мой Пит. Нет. Этого не может быть.
Я стою в оцепенении, не в силах сдвинуться с места. Вся энергия, которая помогла мне бежать из «Коттеджа», испарилась. У меня нет доказательств, но они мне и не нужны. Я чувствую правду всем своим существом. Есть только одно объяснение ее дерзкой позе, коротким шортам, небрежному пучку. Пробежка тут ни при чем. У них был секс. Киа не просто коллега, с которой Пит делится жизненными трудностями. Она провела ночь у нас дома.
Пит улыбается, принимая от нее лист капусты. Скорее всего, он готовит омлет с тофу и «секретным соусом» – смесью всего, что найдется в холодильнике: в ход идут и соевый соус, и чили, и кунжутное масло. Каждый раз получается вкусно. Он отнесет тарелку Стелле в комнату, а потом сядет завтракать с Киа. Они будут болтать о пользе белка для мышц и о том, как тофу спасает планету. И никого не будет волновать, почему Стелла предпочитает есть в одиночестве.
Я вдруг замечаю Стеллу. Она стоит у окна своей спальни. Взгляд устремлен в сад. Неподвижная, как каменная статуя. Видит ли она меня? Ждет ли чего-то? Или просто наблюдает? С этого ракурса она кажется еще массивнее, еще шире, словно тысячелетний каменный идол, который простоит до конца времен.
Теперь она – ребенок, который устраивает Пита. Ребенок, которого я не понимаю. Что, если я так и не избавлюсь от Бланки? Дрожь пробирает меня до костей. Я могла бы уйти прямо сейчас. Оставить Стеллу ему. Оставить Луну, которая еще не успела ко мне привыкнуть. Еще можно сбежать. Перестать разгадывать, чего хочет Бланка. Просто развернуться, сесть на первый поезд, уехать туда, где никто меня не знает, а потом… но тут полет фантазии обрывается. Я не могу представить жизни без Стеллы. Даже если она никогда не вынырнет из этого мрака, я не смогу ее бросить.
Молоко прибывает, да так обильно, что одежда опять намокает. Пожалуй, стоит покормить Луну, пока я решаю, что делать дальше. Я вызываю такси и к восьми часам добираюсь до больницы. На стойке регистрации забираю ключи и кошелек. Звонит Пит, но я не беру трубку. Пусть общается с моим автоответчиком. Еще два звонка подряд. Потом один за другим приходят сообщения: «Где ты???», «Я волнуюсь за тебя», «Тебя ищут в "Коттедже"», «Пожалуйста, перезвони. Мне нужно знать, что ты в безопасности».
Будь я наивнее, могла бы поверить в эту трогательную заботу. Я не могу заставить себя ответить ему. Не хочется, чтобы персонал «Коттеджа» потратил полдня на поиски, поэтому отправляю им короткое сообщение, чтобы они знали, что со мной все в порядке. Пусть потом сами передадут эту новость Питу.
Я захожу в отделение интенсивной терапии для новорожденных. Луна спит, как обычно. Ее крошечное личико слегка покраснело, будто она задержала дыхание. В палате есть еще несколько матерей, они перешептываются с медсестрами, считают граммы, задают вопросы о выписке. Луна лежит, широко раскинув ручки и ножки. Я открываю инкубатор и нежно касаюсь ее щечки. Она не осознает, насколько хрупка и беззащитна. Как же хочется ее оберегать.
Выйдя из отделения интенсивной терапии, я сажусь на стул в коридоре и пытаюсь выстроить план. На мне все еще белая униформа из «Коттеджа», другой одежды у меня просто нет. Не к кому обратиться, некуда пойти. Может, снять номер в отеле?
«Или позвонить Питу?» – мелькает глупая мысль. И тут меня словно окатывает ледяной водой. Нет.
Телефон снова оживает. Сообщение от Эмми: «Ты как?»
Я фыркаю. Разумеется, Пит подключил ее к поискам. Отвечаю: «Почему спрашиваешь?» Если она начнет интересоваться, где я, все станет ясно. Но вместо этого Эмми пишет: «Нужно срочно поговорить. Про Пита».
«А что с ним?»
«Он кое-что сделал».
«Киа? Я уже знаю».
«Киа?? Кто это вообще? Я про другое. Когда можем встретиться?»
«Я приеду к тебе», – пишу я.
«Только не пугайся беспорядка!» – просит Эмми, хотя ее дом всегда безупречен – ведь он служит фоном для фоток из блога «Икоточка». За сообщением следует подмигивающий смайлик с лицом Санты, и я с удивлением ловлю себя на мысли, что на дворе еще рождественские праздники.
Удивительно, но дома у Эмми и впрямь кавардак. В гостиной на полу валяется скомканная оберточная бумага от рождественских подарков. Эмми, махнув рукой на этот беспорядок, объясняет:
– Девочки были у меня на Рождество. А потом Ник забрал их на День подарков[25]. У меня не осталось сил на уборку.
– Куда он их забрал? – озадаченно спрашиваю я.
Эмми сама на себя не похожа. Мешковатый кардиган, очки вместо контактных линз. Она натягивает рукава на ладони.
– Ты еще не слышала? Мы с Ником разводимся. Он оказался козлом.
– Мне очень жаль… Ты как?
– Знаешь, я уже устала от этого вопроса. Выпить хочешь? – Она ведет меня на кухню. На сушилке – противень с засохшими остатками мяса, а в воздухе висит кисловатый запах. – Прости за вонь, посудомойка сломалась. – До обеда еще далеко, а Эмми уже достает наполовину пустую
