Вся наша ложь - Эллен Вон Стейл
Сначала мы поехали в неприлично дорогой ресторан. Пробежав глазами тисненое меню, Марлоу посмотрела на меня и встала. Не потому, что не могла себе чего-то позволить. Просто это не соответствовало ее желаниям. Взамен мы купили пиццу, ящик дорогого шампанского и расположились в пентхаусе в центре города. Помню, с каким самозабвением она поглощала каждый кусочек. У меня на языке лопались пузырьки шампанского, оно текло изо рта, когда мы сгибались пополам от хохота.
Наконец, сняв макияж, мы устроились под широким белым одеялом. Я всегда находила Марлоу красивее всего, когда на ее лице не было косметики. Только россыпь веснушек на носу. С ними она казалась такой невинной.
Марлоу протянула руку и обвела контуры моего лица.
– Обожаю твое лицо.
– Почему? Я думала, все обожают твое лицо.
– Нет.
– Да ну тебя. – Я рассмеялась.
Она сжала мое плечо и прошептала:
– Спасибо. Спасибо.
– За что?
Когда я проснулась, Марлоу уже уехала в аэропорт. В следующий раз я увидела ее на обложке летнего номера «Вог». Тогда еще я могла смотреть на нее с восхищением, не чувствуя пронзающей голову боли. Смотреть, не сжимая кулаки.
Тогда еще она не отняла у меня все.
Глава 36
2010
– Не могли бы вы поменять местами номера четыре и три? По-моему, в том углу свет более подходящий.
Невысокий парень с длинным хвостом быстро перевесил две картины.
– Нет. Так еще хуже. Извините. Не могли бы вы, пожалуйста, вернуть все как было?
Я растянула губы в извиняющейся улыбке. Он пожал плечами, однако просьбу выполнил.
– Спасибо… Да, так нормально. Думаю, мы закончили.
Я проработала в галерее почти год, и хозяйка наконец доверила мне курировать выставку. Не просто выставку, а субботний вечерний показ работ ее новой клиентки, начинающей художницы, экспериментирующей с разными техниками. Мне очень нравились ее работы, и желание сделать все в лучшем виде налагало еще большую ответственность и волнение.
Я пошла в дамскую комнату и вынула из чехла черное платье, которое Марлоу подарила мне несколько месяцев назад, когда решила плюнуть на устроенную агентством вечеринку. Разгладив платье спереди, я наклонилась к зеркалу, чтобы нанести темно-коралловую помаду.
Через несколько часов, когда выставка подходила к концу, я позволила себе бокал шампанского. Все это время я слишком нервничала и боялась, что не смогу связать двух слов, если меня о чем-нибудь спросят. Хозяйка украдкой показала мне большой палец вверх и подмигнула. У меня гора упала с плеч. Должно быть, за вечер удалось много продать. Когда пузырьки шампанского осели на языке, я сделала еще один глоток, более долгий.
Мой каблук наткнулся на чью-то ногу.
– Простите, не хотела, – сказала я, не поворачивая головы, и смахнула с подбородка каплю шампанского.
– Правда?
Мы не виделись с того дня на крыльце. До меня долетали только отдельные слухи, из которых я могла составить общее представление о его жизни. Сойер окончил институт на семестр раньше и остался в Калифорнии. Потом вроде бы устроился в архитектурную фирму в Сан-Диего. Иногда я задавалась вопросом, по-прежнему ли он встречается с той девушкой, ходят ли они вместе на пляж, касается ли он ее волос так же, как моих.
Вопреки моим ожиданиям, он совсем не загорел. Нижнюю часть лица покрывала легкая щетина, придававшая ему утонченный, интеллигентный вид. Он как будто играл некую роль; не верилось, что это мальчик из моего детства.
– Ты вырос, – только и сказала я.
– Ага.
Уголки губ дернулись вверх. Я уже его развеселила.
– Почему ты вообще…
– Я вернулся. Хотел быть поближе к Аде. Она уже не так молода, знаешь ли.
– Правда? Глядя на ее рыжие волосы…
– Она недавно перекрасила их в голубой. Я вернулся несколько недель назад. Устроился в одну фирму неподалеку отсюда.
Сойер оглянулся через плечо, словно ожидая увидеть ее там, а затем обвел взглядом галерею.
– Это…
Я взмахнула рукой, требуя продолжения.
– Удивительно? Впечатляет? Самая роскошная выставка, которую тебе доводилось видеть?
– Нет. Я бы так не сказал, – ответил он, разглядывая работы.
– Сойер!
Я едва не закатила глаза. Мы опять вернулись в старые добрые времена. И я вновь почувствовала себя как дома.
Сойер посмотрел на меня. Его глаза сияли.
– Здесь все так, как и должно быть.
Я сглотнула, чувствуя, как раздуваются от гордости ноздри.
– Это ты… Я вижу во всем этом тебя, – сказал он.
Я не собиралась притворяться. Не собиралась делать вид, что не замечаю то теплое чувство, которое разлилось у меня в груди при этих словах.
Выдержав его взгляд, я улыбнулась и подняла бокал.
– Что ж… спасибо.
Сойер взял меня за руку. Не помню, когда он ее отпустил.
* * *
На следующей неделе мы встречались за ланчем в центре города неподалеку от его офиса. Ели суши или хот-доги с уличного лотка, греясь на весеннем солнышке. Сойер вел себя со мной очень деликатно, словно я была сосулькой, которая могла растаять у него в руке, и старался не торопить события. Он начал проводить время в моей квартире и готовил ужины – не всегда удачно, потому что никто из нас не следил за плитой. Мы были целиком сосредоточены друг на друге. Смеялись над глупостями, которые делали в детстве, и замолкали, понимая, что те летние месяцы никогда больше не повторятся. Что те дни заперты в прошлом, опечатаны, и доступ к ним навеки потерян.
Мы больше не были детьми.
В то лето мы обрели нечто большее. Это было самое лучшее время в моей жизни. Никакая другая череда моментов, даже самых дорогих сердцу, не могла сравниться с тем блаженством, которое мне подарил Сойер. Когда он меня целовал, я ощущала каждую черточку и складочку его губ. Настойчивость, с какой он притягивал меня к себе, зарывался носом в мою шею и не отпускал, на сей раз требуя большего. Мужчина, уверенный в том, что ему нужно. В то лето мы погрузились друг в друга, словно два камня, упавшие в одну реку. Заново обрели утешение, которое считали потерянным.
По утрам мы лежали рядом, разглядывая, изучая друг друга, как будто только что появились на свет. Его руки с упоением скользили по мне, и я трепетала под ним, забывая дышать.
В один из уикендов мы с Сойером поехали к озеру. Рядом с ним домик казался мне совсем другим. Комнаты были светлее, а окна чище – между
