Дыхание дьявола - Джилл Джонсон
После этого сержант Ханна сдался и выпустил мою ладонь. Немного поколебавшись и взвесив все «за» и «против», он, наконец, заявил:
– Ждите здесь. Я пойду выясню, что за задержка с этим рецептом, а потом мы поедем в участок.
– Сначала вы должны отвезти Сьюзен домой. Мы не можем ее бросить.
– Она может взять такси.
– Она ждет в столовой. Отведите ее на стоянку такси, посадите в машину и заплатите водителю.
Уголки рта у сержанта опустились, поэтому я решительно села обратно на кровать и сложила руки.
– Я не выйду из этой кабинки, пока Сьюзен не поедет домой в комфорте и безопасности.
Сержант Ханна издал такой тяжкий вздох, будто я попросила его затащить валун на гору, но неожиданно кивнул.
* * *
Для человека, который всю сознательную жизнь провел в лабораториях, я испытывала слишком сильное отвращение к больницам. Все эти специфические запахи, избыточное тепло, вездесущие бактерии, неестественный свет, непрекращающийся писк приборов, затхлый воздух. А может быть, дело в том, что в последний раз, когда я была в больнице, я пришла туда, чтобы навестить Отца. Само собой, я не имела ни малейшего желания сидеть на этой больничной койке, под аккомпанемент ужасных стонов пациента из соседней кабинки или приглушенных, но тем не менее напряженных реплик врачей и медсестер за занавеской. Однако мне пришлось запастись терпением, поскольку я в самом деле нуждалась в антибиотике. Больше всего на свете мне нужен был антибиотик.
Полчаса спустя объявился сержант Ханна, который успел не только забрать мой рецепт, но даже съездил в аптеку и получил лекарства. Мы пошли по какому-то длинному коридору, но едва впереди замаячил выход, как сержанту пришлось остановиться, чтобы ответить на вызов по рации. Закончив разговор, он внезапно взял меня за локоть и повел в другой коридор. Мы много раз сворачивали за угол, пока, наконец, не уперлись в стеклянную дверь.
– Что мы здесь делаем? – спросила я хриплым голосом. Сержант Ханна посмотрел через стекло двери, и я проследила за его взглядом.
В палате разворачивалась зловещая картина. Трое людей собрались вокруг больничной койки. Одной из них была женщина в инвалидном кресле, она сидела спиной ко мне. На кровати лежал человек, с головой укрытый голубым одеялом, и до меня вдруг дошло, что человек этот только что умер. Вновь окинув взглядом палату, в мужчине, склонившимся над тазиком, я с удивлением узнала Себастиана. Рядом, положив руку ему на спину, стояла еще одна женщина.
Обернувшись к своему сопровождающему, я снова спросила:
– Что мы здесь делаем?
– Одну минуту, – ответил он, продолжая держать меня за локоть.
Я перевела взгляд на людей в палате как раз в тот момент, когда женщина в инвалидном кресле разворачивалась в другую сторону. Увидев ее лицо, от неожиданности я выпучила глаза. Это была Мэри Спайсер. В мгновение ока я перенеслась на двадцать лет назад, в тот момент, когда впервые ее увидела – то были самые значительные пять минут в моей жизни, навеки врезавшиеся в память. Это было в университете. Шло собрание факультета. Мне было двадцать четыре, и мне совсем недавно доверили должность преподавателя ботанической токсикологии на факультете естественных наук, где я стала самым молодым из преподавателей. Я тихонько сидела в задней части аудитории, не привлекая к себе внимания, как вдруг меня посетило странное ощущение, словно тело насквозь пронизывало какое-то свечение. Этот загадочный мерцающий свет поднимался от стоп моих ног к корням волос, оставляя на пути дорожку из гусиной кожи. Недоумевая, что могло вызвать столь специфический эффект, я принялась оглядываться. Мой взгляд остановился на высокой стройной женщине моих лет со светлыми волосами до плеч. Она стояла в дверях аудитории – не то чтобы участница этого сборища, но и не совсем посторонняя.
До этого самого момента мой день проходил как любой другой. Проснувшись с рассветом, я отправилась мыться в своей сидячей ванне, оставив кашу томиться на плите. Затем, тщательно пережевывая каждую ложку, я позавтракала за кухонным столом и пошла на автобусную остановку. Ничем не примечательное утро. Однако часом позже я уже с отвисшей челюстью разглядывала женщину, которая стояла, с грациозной небрежностью опираясь о дверной косяк, и слушала еженедельную планерку от нашего декана. Одна рука ее покоилась на стройном бедре, три верхних пуговицы блузки она дерзко оставила не застегнутыми. В ответ на неоднозначную фразу, которая, как я полагаю, была шуткой, вся аудитория покатилась со смеху, а незнакомка лишь приподняла уголок рта в полуулыбке. Я неотрывно глядела на эту улыбку, пока лучи света, пронизывающие мое тело, не сделались такими всепроникающими, что я была уверена – еще немного, и они вырвутся наружу сквозь поры, взорвавшись миллионом световых стрел.
Быть может, в какую-то долю секунды именно так все и произошло: что-то привлекло внимание незнакомки, заставив ее повернуть голову. На мгновение наши глаза встретились, и я почувствовала, как мои открываются все шире и шире, пока я, наконец, не увидела больше, чем когда-либо видела прежде. Улыбка незнакомки начала постепенно расширяться, пока оба уголка ее рта не оказались симметрично приподнятыми. Целую минуту мы глядели друг на друга. Две яркие вспышки в темном пространстве. Затем незнакомка подмигнула мне и, шагнув назад, исчезла в дверном проеме, а я продолжала в замешательстве глядеть туда, где та только что стояла, гадая, была ли она там вообще.
Я прижала руку к груди. Двадцать лет я не видела Мэри. От нее у меня остались лишь воспоминания и несколько фотографий. И вот она – прямо передо мной. Постаревшая, с редкими седыми волосами и землистого цвета кожей, с избороздившими лицо глубокими морщинами. Но все же это была Мэри. Где же она пропадала все это время? Чем занималась? Как очутилась в инвалидном кресле? Что делала в больнице, в компании Себастиана и мертвого тела? Столько вопросов, которые я так отчаянно жаждала задать!
Совершенно неожиданно по другую сторону стеклянной двери возник старший инспектор Робертс, и от потрясения при виде его все мои мысли разбежались. Робертс долго смотрел на меня, прежде чем открыть дверь и выйти наружу.
– Юстасия Амелия Роуз, вы арестованы за убийство Джонатана Уэйнрайта. Вы не обязаны ничего говорить, однако если откажетесь обсуждать что-то, на что впоследствии захотите ссылаться в
