Последний Туарег - Альберто Васкес-Фигероа
Чёрная как смоль кожа, миндалевидные глаза, безупречный рот и длинные изящные руки – она казалась женщиной, которая стыдится того, что не смогла стать матерью детей Писателя, превращаясь в бремя, а не в опору.
Она любила и восхищалась своим мужем, который не только работал и заботился о ней, но и мог часами читать ей удивительные истории из «Тысячи и одной ночи» разными голосами и интонациями, так что, закрыв глаза, она думала, будто спальню заполнила труппа сказочных актёров.
Она особенно гордилась своим сонгайским происхождением, а ещё больше – своей матерью, которая осмелилась противостоять женщинам деревни, отказавшись от калечащего обрезания для дочери.
– Тридцать лет назад такое поведение считалось почти ересью, – говорила она своим тёплым, но едва слышным голосом. – Но моя мать стояла на своём и, когда поняла, что моя бабушка сделает обрезание, как только представится возможность, мы бежали и больше не возвращались. Мы голодали, но она добилась того, чтобы, став женщиной, я смогла в полной мере насладиться любовью Суилема, и он – моей. Пусть Господь хранит её в раю!
Она была единственной, с кем Гасель Мугтар осмелился поделиться своими чувствами к Алине, и единственной, кому он прочитал стихотворение, посвящённое Заир:
«Ты взяла меня за руку и подняла к небесам,
и той же рукой опустила в ад.
Теперь я знаю, что никогда не вернусь ни туда, ни сюда,
потому что тебя больше нет рядом».
– Ей бы очень понравилось, если бы ты прочитал это лично, – заметила больная. – Женщинам нравятся такие вещи.
– Только не Заир, – убеждённо возразил он. – Она бы рассмеялась.
– В таком случае она бы не была достойна твоего стихотворения, – указала она. – А по тому, что ты рассказал, она его достойна. Когда ты снова её увидишь, прочитай это и убедишься, что она не рассмеётся.
– Я бы предпочёл не видеть её снова, потому что она единственная, кто может помешать мне продолжать борьбу.
– Ты не говорил, что она противится.
– И она не противится.
– Тогда почему…?
– «Караванщик, который тратит время, вспоминая оазис, что остался позади, рискует не заметить следующий».
– Мне трудно тебя понять, потому что вся моя жизнь – это постоянный взгляд назад, но я стараюсь… – изумительная женщина сделала паузу и наконец спросила: – Ты мог бы написать такое же красивое стихотворение, чтобы я прочитала его Суилему?
– Суилему не нужно, чтобы ты читала ему стихи, – честно ответил он. – Ему достаточно просто видеть тебя.
– То, что ты только что сказал, тоже, в некотором смысле, стихотворение, – отметила она, а потом прошептала: – Я часто спрашиваю себя, почему, если люди такие несчастные, а нам для счастья нужно было так мало, Господь решил забрать меня к себе так рано.
– Из(-за) зависти (ревности).
Это была широкая долина, возможно, русло, по которому некогда текла река Нигер, пока мстительный дровосек Тимбукту не изменил её течение. Хотя её нельзя было назвать настоящим оазисом, так как здесь не было пальм, она была покрыта густой растительностью, резко контрастирующей с окружающим ландшафтом высоких дюн, которые казались обнимать её и даже пытаться скрыть от посторонних глаз.
В центре находились залатанный шатёр, огород, защищённый примитивной изгородью, и колодец, возле которого сидела девочка. Она оживлённо разговаривала с грязной тряпичной куклой, а напротив неё на задних ногах сидел ослик, почти как человек, внимательно слушающий её.
Тридцать с лишним коз, четыре верблюда и ещё три осла паслись, подвергаясь нападениям оводов. Именно эти насекомые первыми заметили приближение чужака и поспешили дополнить своё меню человеческой кровью.
Даже такой закалённый человек, как Омар аль-Кебир, привыкший выживать в самых суровых условиях, не смог удержаться от мысли: «Как можно было выбрать это место для жилья?»
Он подождал несколько минут, пытаясь понять, какие опасности могут подстерегать его, если он приблизится, и наконец решил окликнуть девочку.
Она посмотрела на него с выражением, будто увидела призрака, закричала, и вскоре в дверях шатра появился гигантский чёрнокожий мужчина с лицом, обезображенным широкой шрамом. Он был одет лишь в набедренную повязку и держал в руках старую двустволку, которая, вероятно, нанесла бы больше вреда стрелявшему, чем его цели.
Омар аль-Кебир решил, что не время ввязываться в стычки с неопределённым исходом, поэтому сел на землю и протянул руки, давая понять, что другой может подойти первым.
– Салам алейкум!
– Салам алейкум!
– Ты пришёл с миром?
– Как видишь, ведь ты мог бы меня убить.
– И что бы мне это дало? – вопрос прозвучал логично. – Кто-то говорит, что мои предки любили человеческое мясо, но это было очень давно, да и твоё не кажется слишком аппетитным.
– У меня есть деньги.
– Может, мои предки и были людоедами, но воры из них не вышли, – заметил хозяин шатра, садясь рядом. – Откуда ты?
Омар аль-Кебир указал большим пальцем за спину.
– Из пустыни.
– Всё вокруг нас – пустыня, – отметил гигант. – Но оттуда никто ещё не приходил.
– Меня застала буря, и мой верблюд погиб.
– Странно, что в бурю верблюд умирает раньше своего наездника, но я не вправе судить. Чем могу помочь?
– Продай мне воды, коз и осла.
– Вода бесплатна, но мои животные не продаются.
Омар аль-Кебир вынул из мешка толстую пачку денег и наполовину закопал её в песок.
– Я заплачу в двадцать раз больше их стоимости.
Чёрнокожий быстро поймал овод, пытавшийся его укусить, и раздавил его огромными пальцами, спрашивая:
– А что я буду делать с этим здесь?
– Здесь – ничего, – последовал логичный ответ. – Но где-нибудь ты сможешь купить двести коз и двадцать ослов.
– Эти пастбища не прокормят столько животных, – возразил человек с ужасным шрамом, улыбнувшись сбивающей с толку улыбкой. – Они бы умерли с голоду.
– Тогда ты сможешь купить более просторный шатёр, новое ружьё, красивые платья для жены и говорящую куклу для дочери.
Его собеседник несколько раз покачал головой, словно предложение казалось ему разумным, и, поймав ещё одного овода, продемонстрировав удивительное мастерство, прокомментировал:
– Это было бы хорошо, хотя не думаю, что Калиа захочет поменять свою куклу, ведь они вместе всю жизнь. А куклы, которые говорят, говорят по-французски, а она этого языка не знает.
– Возможно, им обоим захочется иметь новую
