Последний Туарег - Альберто Васкес-Фигероа

Постоянно держа голову высоко, они избежали раздражения глаз, и благодаря этому единственной их заботой было выжить в этих забытых горах.

–Как думаешь, где мы сейчас? – внезапно спросил Юсуф, будто не придавая значения вопросу.

—В шести или семи днях пути от Кидаля… Думаю.

—Ты когда-нибудь был в Кидале?

—Никто никогда не был в Кидале… – последовал озадачивающий ответ. – По крайней мере, никто в здравом уме, потому что этот город славится как одно из самых удалённых, жестоких и жарких мест на планете.

—Мы встретим там джихадистов?

—Обязательно.

—А людей из эттебеля?

—Тоже.

—Почему они не убивают друг друга и не оставят нас в покое?

Омар аль-Кебир приподнялся на локте, чтобы взглянуть на своего бывшего помощника, будто ему было трудно поверить, что тот мог задать такой глупый вопрос.

–Они убивают друг друга, в этом я не сомневаюсь, – сказал он. – Но поскольку они делают это бесплатно, у них всё ещё остаётся энергия.

—Ты никогда не убиваешь бесплатно?

—Нет, если могу этого избежать.

—Я знаю много людей, которых стоит убить бесплатно, – заметил Юсуф.

—Вопрос вкусов…

Омар встал, начал одеваться с показной неторопливостью, взглянул на небо, пытаясь оценить, сколько света осталось, и наконец сказал:

–А теперь лучшее, что мы можем сделать, – это вернуть друг другу оружие и разойтись, потому что я знаю, что придёт момент, когда меня одолеет сон, а я не думаю, что мог бы спокойно спать, зная, что ты рядом.

—Мы провели вместе шесть лет, и ты всё ещё мне не доверяешь? – обиженно заметил его бывший помощник.

—Я тебе не доверяю именно потому, что мы провели вместе шесть лет, дорогой, – последовал откровенный ответ. – Я тебя настолько ценю, что не хочу поддаться искушению забрать твою воду, и тем более не хочу, чтобы ты поддался искушению забрать мою.

Когда солнце коснулось горизонта, они уже потеряли друг друга из виду. С наступлением темноты Омар аль-Кебир ускорил шаг, а только когда наступила кромешная ночь, он остановился, чтобы обдумать новую стратегию.

Если бы дело дошло до стрельбы на дальние расстояния, у Юсуфа было явное преимущество, так как он считался отличным стрелком, поэтому элементарная осторожность подсказывала держаться вне его досягаемости.

Открытая война была одним делом, а партизанская война – совсем другим, но то, что происходило сейчас, напоминало безумную охоту на людей, где, казалось, каждый носил мишень на заднице.

Думая об этом, Омар испытал неприятное ощущение, что стал самым одиноким человеком на планете: самым ненавидимым, самым преследуемым и единственным, кого даже его лучший друг, казалось, решил убить.

И, как будто всего этого было недостаточно, он оказался в самом сердце величайшей из пустынь с очень скудным запасом воды.

У него, правда, было достаточно денег, чтобы купить всё, что он мог видеть вокруг, но всё, что он видел вокруг, – это песок, который даже не был выставлен на продажу.

У него было столько денег, что он мог бы провести несколько лет в Риме, каждую ночь навещая дом Анжелины, но в данный момент эти деньги не могли купить даже жалкую бутылку прохладительного напитка.

Он пришёл к очевидному и удручающему выводу: деньги – это изобретение людей для использования исключительно людьми, а если в этих безлюдных краях не было ни одного человека, то единственное, что он мог сделать с этими деньгами, – это бумажные кораблики, которые ни на что не годились, потому что даже не было ни одной лужицы, чтобы их пустить плавать.

13

Присвоить этому месту статус аэропорта было всё равно, что назвать трансатлантическим лайнером весельную лодку.

С весельной лодкой, удачей, терпением и крепкими руками можно пересечь океан, а с большой ловкостью, удачей и отвагой можно было бы приземлиться на песчаную взлётную полосу Кидаля, не врезавшись в хижины, которые фланкировали её, образуя угол, в вершине которого стояло маленькое здание терминала.

Уже три дня, как там не приземлялось ни одного самолёта, кроме французских военных, и к вечеру угрюмый Ибрагим Муса покинул свой офис, размышляя, как, чёрт возьми, он сможет прокормить свою семью, пока этот проклятый хаос продолжается.

Если не было авиасообщения, не поступали товары, и ему нечего было сообщить джихадистам.

А если регион оставался в состоянии красной тревоги, то не было никакой возможности отправить детей «на какао».

Его конкуренты с юга могли продолжать свой бизнес, так как им достаточно было пересечь близлежащую границу, но Кидаль находился слишком далеко от Кот-д’Ивуара, и он не мог рисковать арендовать грузовик, который немедленно перехватили бы либо французские, либо малийские военные.

«Я знаю людей, которые умеют наживаться на войнах, но я этому ещё не научился, и если Саад аль-Мани не захватит город и не вознаградит меня за мои услуги, моих женщин и детей ждут серьёзные трудности, ведь еды не хватает, а цены взлетают.

В мирное время время от времени сюда прилетали самолёты гуманитарных организаций, привозившие рис, муку, масло, сухое молоко или лекарства, и почти всегда мне удавалось кое-что из этого положить в свою кладовую. Но в последние месяцы всё контролировали французы, и угрюмый сержант пригрозил публично высечь меня, если поймает меня за руку ещё раз.

Чёртовы французы! Они снова считали себя хозяевами страны.

Он задержался, разговаривая с соседом, который сидел у входа в свой дом, наслаждаясь вечерней прохладой, и уже было совсем темно, когда он достал ключи, чтобы открыть ворота своего дома.

В этот момент из темноты вышел незнакомец и спросил:

– Ибрагим Муса…?

Он кивнул, и это было последнее, что он сделал в своей жизни.

Услышав выстрел, осторожный сосед схватил стул и скрылся в своём доме, потому что времена были такие, что не стоило задавать лишних вопросов, да и он всегда предполагал, что рано или поздно кто-то сводит счёты с таким негодяем и обманщиком, как Ибрагим Муса.

Этот день оказался тем самым, потому что неспокойные времена часто становились временем мести.

Эхо выстрела ещё не утихло, а Гасель уже растворился в темноте, и через десять минут он был с женой Суилема Балада, у которого ещё оставалось много работы.

Туарег любил разговаривать с этой изящной женщиной о жизни и смерти с той явной непринуждённостью и естественностью, которые могли позволить себе те, кто знал, что смерть дышит им в затылок.