Кульбиты - Валери Тонг Куонг
Родители очень старались убедить ее: «Ты рада, Лени, да? Счастлива за папу, правда? Для нас троих так будет гораздо лучше!» И она сказала то, что они хотели услышать, ведь решение уже было принято. Все равно никто не стал бы ее слушать. Даже если бы она высказала свои опасения. Они не воспринимали ее всерьез, все еще считали ребенком. Они любили ее и были щедры, с этим не поспоришь, но если дело касалось чего-то помимо школы и спорта, то места в общем разговоре для нее не было.
Они видели перед собой только хорошенькую девочку с косами и сильными ногами, хотя она давно уже была взрослее многих взрослых – знала, что значит держать себя в узде, что такое боль и что всего нужно добиваться тяжелым трудом, знала, каково это – смиряться с неудачей, стремиться к совершенству, преодолевать себя, как знает это любой высококлассный атлет, и неважно, сколько ему лет – двенадцать или тридцать. Чтобы узнать все это, приходилось проживать несколько жизней одновременно. Она умела в одно мгновение оценить ситуацию, увидеть и ловушки, и возможности. Она замечала малейшие изменения вокруг себя, вибрацию тел, скрытые эмоции – у нее был этот дар, которым наделены чемпионы и люди искусства, – и в тот вечер, когда отец переступил порог кухни, она сразу поняла: происходит что-то опасное, то, что необратимо нарушит их экосистему, станет спусковым крючком грядущих изменений. Но она просто кивнула: «Конечно, я счастлива».
Она помогла отцу передвинуть мебель, выгрузить из машины коробки, которые он привез с бывшей работы, настроить новый принтер и повесить на стену фотографию, сделанную на пустынном пляже во время последнего отпуска, который они провели на другом конце планеты.
Прошло несколько дней, и ее предчувствие подтвердилось. Отец начал раздражаться по мелочам. Ругал ее, если она оставляла что-нибудь на тарелке или задерживалась в ванной. Он начал проверять ее школьные тетради, домашние задания. Однажды утром подсчитал ее средний балл и заметил, что он снизился. Отец спросил, понимает ли она, как важна учеба, не путает ли реальную жизнь со спортзалом. Он упрекал ее в легкомыслии, небрежности, безответственности. Он прекрасно видел, что это ее ранит и она едва сдерживает слезы, но прекратил ее критиковать, только когда вмешалась мать.
– Ей всего тринадцать, – напомнила Нора.
И тут он будто опомнился. Попросил прощения за жесткие слова, обнял ее, но доверие, существовавшее между ними, было уничтожено – по крайней мере, для Лени. Она удвоила старания из страха, что любая плохая оценка даст ему повод снова прицепиться к ней и засомневаться, стоит ли ей и дальше заниматься тамблингом. Оценки улучшились – ценой нового физического и морального истощения, которого отец не заметил и даже похвалил себя за то, что вовремя вмешался.
– Видишь, ты могла лучше.
День за днем она сдерживала поднимавшуюся внутри бурю. Черпала силы во взгляде матери, в легком движении ее брови, которое означало: не обращай внимания, – когда отец опять становился напряженным и неприятным. Нора очень серьезно попросила ее во всем его поддерживать, терпеть перепады настроения, замечания и вопросы: в конце концов, он ведь отказался от прежней стабильности, которая до недавнего времени приносила радость, принял этот вызов ради их общего блага. Мать объяснила дочери: менять работу не так-то легко. Эдди приходится искать новые возможности и одновременно вести дела, он один у штурвала и в то же время должен сам вычерпывать воду из трюма. На его плечах огромный груз, и он не может потерпеть неудачу, ведь он их главный кормилец.
Так Лени пришла к выводу, что независимость – это свобода с цепями на ногах и мечом, приставленным к горлу. Эта мысль, возможно, пригодится ей позже, когда настанет пора делать собственный выбор. А пока, несмотря на легкую горечь, оставшуюся от разговора с матерью, и ощущение, что ей следует ценить непрошенную жертву, которую приносят ради нее, она чувствовала благодарность к матери за то, что та наконец стала считать ее взрослой. И в главном она была с ней согласна: отец поступил так, потому что любит их. С этой мыслью было легче терпеть.
На самом деле, Лени согласилась бы на любую ее просьбу. Норе удавалось быть матерью-защитницей, сохраняя при этом необходимую дистанцию. Она понимала, какое место тамблинг занимает в жизни дочери. Понимала с того момента, когда Лени впервые пробежала по гимнастической дорожке и ее тело наполнилось космической энергией, когда она начала прыгать, кувыркаться, крутиться, и мир вокруг будто замедлился, открывая ей доступ в неведомое измерение, позволяя пережить то, что навсегда изменит ее жизнь, и почувствовать запредельный восторг от владения своим телом, когда она приземлилась на носочки, с идеально ровной спиной, гордо и уверенно поднятым подбородком и взглядом, устремленным в бесконечность.
Понял это и Джона Соу, который пригласил их в тренерский кабинет.
– Послушайте, мисс, вместе мы могли бы достичь очень многого. Что вы на это скажете?
В то время Лени еще жила в обычном мире. Была веселым ребенком, которого приглашали на дни рождения, любила играть с друзьями на школьном дворе, весной – гулять среди полей, зимой – кружиться на катке, летом – есть мороженое. Переход в среднюю школу прошел легко благодаря Айрис – они с Лени стали неразлучными подругами. Ходили в кино, бродили по магазинам, сидели на центральной площади, весело плескались в фонтане. Часами болтали обо всем и ни о чем, мечтали о любви. Вместе возвращались домой после уроков – то к одной, то к другой, – и делали уроки. Ни прошлое, ни будущее их не тревожило; как у большинства детей в их возрасте, у них не было ни особых целей, ни желаний. Затем отец Айрис, обеспокоенный тем, что дочь совсем не занимается спортом, предложил им сходить на пробное занятие по тамблингу, и жизнь Лени внезапно изменилась. Весь мир свернулся, как огромный мягкий блин. Тамблинг поглотил все прежние маленькие радости, привычки, ритуалы. Всё, кроме Айрис, которая после нескольких неудачных попыток бросила занятия – но не подругу.
Нора колебалась лишь мгновение, прежде чем записать дочь в спортклуб. Лени выполнила сальто, и перед глазами Норы промелькнул длинный список угроз здоровью: тяжелые травмы, вывихи и переломы, разрывы мышц, ушибы головы, сотрясения мозга… Она успела подумать о жестких спортивных диетах, о том, как эти занятия внешне и внутренне изменят еще не закончившее формироваться тело. Лени будто услышала все эти мысли, разделила с ней и впустила в себя – потому что росла в тени той своей болезни, в тени катастрофы, омрачившей взгляд ее матери, и в этой тени между ними зародилась невидимая для других связь, прочная, нерушимая любовь.
– Мам, все будет хорошо, я уверена. Запиши меня, – сказала она.
И Нора записала. Вихрь, закруживший Лени, захватил и ее – и она почувствовала его истинную, глубинную суть.
Конечно, не обошлось без нескольких растяжений и пары тендинитов, но больше за два года ничего особенного не случилось. Нора подстроила свое расписание под Лени, она приходила на каждую тренировку, но оставалась в стороне, не вмешивалась. Не пыталась навязывать свои идеи или критиковать. Не показывала
