Кульбиты - Валери Тонг Куонг
Если только ничто не помешает им двигаться дальше.
С тех пор как отец принял то свое решение, Лени полна сомнений. Несколько раз она заставала родителей, когда они о чем-то совещались вполголоса. Они клялись: это никак не связано с ней или с клубом, но она не верила. Разве что-то еще может их волновать? А еще мать изменилась. Иногда казалось, что улыбка Норы существует отдельно от ее лица. Ужинают они теперь всей семьей, и она всегда элегантно одета, с макияжем, как будто они собираются в ресторан. Это странно. За столом отец часто накрывает руку матери своей, смотрит ей в глаза, и Лени кажется, что в его взгляде так много секретов, которые ей не разгадать. Как будто все сидящие за столом – и она, и ее родители – что-то скрывают.
Айрис идет впереди, их разделяют несколько метров. Ноги Лени исцарапаны колючками, мокрая от пота футболка липнет к телу. На кого она будет похожа, когда они доберутся до пруда?
– Стой, – вдруг говорит Айрис. – Что-то горит.
Она останавливается и указывает вперед, туда, где проплывает серое облако, похожее на клубы дыма. Лени вспоминает о пожарах: в нескольких десятках километров отсюда горят леса. Она думает о пепле, которым ветер осы́пал землю под инжиром в их саду, о розоватом небе, о резком горьком запахе, который разбудил ее посреди ночи, – но тут, она уверена, что-то другое. Серое облако становится плотнее, его очертания меняются, оно приближается с едва слышным гудением, расстилается над почти пересохшей рекой с берегами, поросшими камышом и вербейником. Листья дрожат, трава колышется, воздух начинает вибрировать. Лени вдруг понимает, что происходит, хотя в это трудно поверить. Она хочет закричать, предупредить Айрис, но инстинкт велит сжать губы, зажмуриться, согнуться, спрятать лицо и молиться. Кричать уже поздно. Комариный рой обрушивается на девочек, накрывает их, проникает в каждую щель, пробирается под одежду. Они молча отбиваются, несколько бесконечных минут катаются по земле, потрясенные, поверженные. Внезапно рой поднимается, закручивается спиралью и исчезает за вершинами деревьев – так же быстро, как появился.
Девочки медленно распрямляют руки и ноги. Кожа покрыта следами укусов, которые на глазах опухают и начинают ужасно чесаться. Щеки покраснели и раздулись, как будто у обеих свинка. В волосах Лени земля и травинки, колени в ссадинах. Она плачет от ярости и от того, что нужно признать очевидное: на пруд она не попадет. Жаль, ведь если бы она туда добралась, то увидела бы, что посиделки на берегу отменились, а чистая вода превратилась в отвратительную жижу, в которой кишат личинки: власть насекомых утвердилась, и никто не рискнул оспорить их господство. Так что она ничего не пропустила. Лени встает, она оглушена, все тело болит. Она думает, что, наверное, несколько дней не сможет тренироваться. Придется терпеть и не расчесывать укусы, иначе останутся следы. Придется умолять маму, чтобы разрешила не ходить в школу, – ведь она никому не может показаться на глаза с таким лицом. Особенно Свену Йенсену.
Она чувствует себя уродливой, никчемной, глупой. Она ненавидит себя, пытается понять – что это вообще было?!
В конце концов ее подруга будто подводит черту под случившимся.
– По крайней мере, мы живы, – вздыхает Айрис. – Я думала, настал конец света.
Три дня назад
Эдди
Он катает тефтельку ножом по тарелке.
– Невкусно? – спрашивает Лоретта.
Она никогда не блистала кулинарным талантом, а теперь, в семьдесят семь лет, ей и подавно уже трудно управляться на кухне. Но Эдди сидит над полупустой тарелкой не потому. Просто ему не хочется есть. За три года он похудел килограммов на десять. Аппетит пропал, и его ничем не пробудить – ни кукурузой, ни жаренными на углях креветками, ни даже сочными апельсинами, собранными в здешних садах, а ведь раньше Эдди с наслаждением впивался в них зубами. Его желудок истерзан язвами. Стоит что-нибудь съесть – чтобы просто держаться на ногах или когда он ужинает с Норой и Лени и нужно притворяться, – и начинаются мучительные судороги и жжение.
– Мама, я уже сыт.
– Тогда я сделаю тебе кофе.
Он опускает голову. Если он ее поднимет, то встретится взглядом со своим отражением в зеркале, которое висит на стене, оклеенной обоями. Одно дело – знать, что все пропало, другое – презирать себя и ненавидеть и совсем другое – смотреть фактам в глаза. Прямо в глаза. В глаза тому, кем он стал.
– Спасибо, мама.
Он боится того момента, когда Лоретта поставит перед ним чашку с дымящимся кофе и подтолкнет к нему пальцем толстый конверт. И молча улыбнется, соблюдая условия соглашения. Она пообещала больше не поднимать разговор о том, что случилось. Он сказал: «Если появятся хорошие новости, ты об этом узнаешь». Она ответила: «Хорошо, дорогой». Он навещает ее дважды в месяц; дважды в месяц она готовит пачку денег и вкусный ужин. Она не идеальная мать, но любая мать способна понять, какое унижение, какое страдание, какое мучительное чувство беспомощности испытывает ее ребенок. Ее светловолосый красавец-сын теперь болезненно бледный.
Он допивает кофе, медленно убирает деньги во внутренний карман пиджака. В первые месяцы он принимал эти подарки с облегчением и оптимизмом. Первое потрясение прошло, и боевой дух вернулся к нему. Он был готов бороться, вновь добиться успеха, ведь теперь все зависит только от него. У него хорошие связи, полно друзей, они занимают высокие должности в крупных компаниях, они обеспечат его работой, которая принесет доход. Достаточно всего нескольких клиентов – и можно будет сохранить привычный образ жизни и за несколько лет вернуть капитал, который во время разговора с Томасом испарился у него на глазах.
Конверты от Лоретты – временная мера.
Эта чрезмерная уверенность в своих силах и заставила его солгать Норе. Он думал, что защищает ее от лишних неприятностей. Так он себе говорил. Теперь же, когда все предельно ясно, когда грязь, поднятая за три года, осела наконец тяжелым слоем сожалений и горечи, его глазам явилась голая истина. Он лгал, не только оберегая Нору, но и ради того, чтобы защитить собственное эго, сохранить образ преданного мужа и отца, который он создавал с самого начала их отношений, образ блестящего и компетентного профессионала. Какая глупая ошибка. Во всем виноват тот, кто привел их к погибели, тот, кто обманул, кто манипулировал, – старый мерзавец Томас. Конечно, для Норы это было бы ударом, но она бы поняла и пошла дальше, такой уж у нее характер. Доля Эдди в компании, его призрачный капитал оставались для нее лишь некой идеей, бесплотной
