История и миф - Юрий Викторович Андреев

начался этот процесс самоопределения гораздо раньше, вероятно, уже во второй пол. VIII в. — в гомеровский период. Толчком, вызвавшим его к жизни, была, вне всякого сомнения, Великая колонизация. Колонизация сделала греческое общество гораздо более мобильным, чем оно было раньше. Сотни и тысячи людей — причем в основном это были, как мы знаем, крестьяне-землепашцы, казалось бы, корнями вросшие в родную землю, — снимаются с насиженных мест и отправляются на поиски счастья за море. В этих скитаниях их не покидало обостренное чувство связи с родной землей и уже не с одним каким-нибудь городом или островом, а со всей Элладой, т. е. страной, где говорят по-гречески, чтят греческих богов, пьют греческое вино, занимаются гимнастикой и т. д. Это чувство неизбежно возникало в сознании колонистов, когда они оказывались в совершенно чуждой и непривычной для них климатической и природной среде Италии или Фракии, а тем более Причерноморья или Египта, когда им на каждом шагу приходилось встречать ни в чем не похожих на них людей в невиданной одежде, придерживавшихся гнусных варварских обычаев и говоривших на диком варварском языке. Именно из обостренного чувства своей противоположности этим дикарям — варварам возникло сознание всеэллинского единства.

Фукидид, впервые подметивший этот диалектический переход одного чувства в другое, несомненно, был глубоко прав в своих основных положениях, хотя и допускал отдельные неточности в хронологии.

Следует также иметь в виду, что колонизация перемешивала в своем потоке выходцев из самых различных районов Греции, говоривших на разных диалектах (нередко в основании одной колонии участвовали уроженцы одновременно нескольких или даже многих полисов). Это обстоятельство способствовало, с одной стороны, усилению межэллинских связей, преодолению былой племенной замкнутости, с другой же — более четкому самоопределению основных этнических групп внутри единой общегреческой народности. Так, ионийцы, сталкиваясь на колониальной почве с представителями других этнических групп, говорившими на других диалектах (дорийцами или эолийцами), глубже осознавали свою своеобычность и искали здесь, в чужом для них краю, прежде всего своих собратьев по языку и крови, отличая их от всех других эллинов. Не случайно в генеалогическом мифе сыновья и внуки общего родоначальника всех эллинов олицетворяют отдельные диалектические ветви греческой народности. Очевидно, уже в то время, когда создавался этот миф, греки достаточно ясно сознавали не только свое единство, но и этнолингвистические различия и градации внутри этого единства.

Конечно, нельзя требовать большой научной точности от этой мифологической конструкции. Так, было замечено, что авторы мифа игнорируют обширную группу северо-западных говоров (жители Беотии, Этолии, Акарнании, Элиды и т. д.), а также весьма архаичную аркадокипрскую группу диалектов (карта 4). Не исключено, однако, что создатель (или создатели) генеалогического предания представлял выделенные им диалектические ветви более широкими, чем мы их теперь себе представляем. Действительно, в наиболее обстоятельном изложении этого предания (у Страбона) эолийцы включают в себя и северо-западные племена, и население Аркадии. Очевидно, согласно логике автора мифа, Эол как старший сын Эллина должен был оставить после себя самое многочисленное и сильное потомство.

Вообще примат эолийского начала над дорийским, ионийским и прочими выражен в мифе совершенно отчетливо. Эол — старший сын Эллина. Сам Эллин, согласно тому же Страбону и некоторым другим авторам, был владыкой исконно эолийских земель между рекой Пенеем в Фессалии и Асопом в Беотии. Нетрудно усмотреть в этом проявление определенной политической тенденции. И эта тенденция становится совершенно понятной, если вспомнить, что наиболее вероятным создателем мифа считается Гесиод или кто-то из поэтов его круга. Сам Гесиод был беотийцем и, мало того, по отцу выходцем из эолийской Кимы в Малой Азии, т. е. чистокровным эолийцем. Беотийцы же, согласно преданию, пришли в страну, которая стала называться по их имени, из Фессалии (старое название Беотии — Кадмеида). Поэтому именно здесь, на юге Фессалии, во Фтиотиде, Фукидид, очевидно, следуя за гесиодовской традицией, помещает общую прародину всех греков.

Впрочем, наряду с проэолийской существовала и другая версия того же мифа — продорийская. Ее принял и развил Геродот, сам дориец по происхождению. По нему, именно дорийцы составляли первоначальное население Фтиотиды — прародины эллинов (карта 5). Их же он объявляет самыми честными и подлинными из всех эллинов, противопоставляя полупеласгам ионийцам.

Гесиод же, настаивая на фессалийском происхождении греческой народности, мог сослаться, во-первых, на авторитет Гомера, который связывает эллинов именно с Фессалией, а не с какой-нибудь другой областью, но не только на него.

Карта 4. Греческие диалекты

С Фессалией был связан обширный круг мифов, вошедших в золотой фонд греческой мифологии. Среди них мифы об Ахилле, одном из самых популярных греческих героев, мифы о кентаврах и лапифах, наконец, миф о таком общегреческом предприятии, как поход аргонавтов, отправным пунктом которого был Иолк в Фессалии. Можно предполагать, что на фессалийской почве возник один из древнейших вариантов троянского эпоса, в котором главную роль играли Ахилл и другие северогреческие герои (есть основания думать, что и сама Троянская война разыгрывалась первоначально в Фессалии, а не в Малой Азии). Гомер, вероятно, был знаком с этим эолийским эпосом, на что указывают многочисленные эолизмы в его языке. Фессалия, судя по всему, сыграла немаловажную роль в формировании общегреческой олимпийской религии. На это указывает хотя бы то, что сама гора Олимп, считавшаяся местожительством богов, находилась на севере Фессалии. Все эти и, вероятно, также многие другие неизвестные нам факты мог иметь в виду создатель мифа об Эллине, когда он локализовал его на юге Фессалии.

Карта 5. К проблеме дорийского переселения

Разумеется, авторитета одного Гесиода или какого-нибудь другого поэта той же поры было недостаточно для того, чтобы внедрить в сознание всех греков, где бы они ни обитали, мысль о том, что их предки вышли когда-то с берегов Пенея и Ахелоя, а не какой-нибудь другой реки. Есть основания полагать, что немалую роль в пропаганде панэллинской идеи в ее фессалийском варианте сыграли Дельфы — наиболее почитаемое святилище Древней Греции (ил. 16), у которого всегда были самые тесные связи с Фессалией (Дельфы долгое время входили в единый союз — амфиктионию с фессалийским святилищем Артемиды в городе Антела, вблизи Фермопильского ущелья, — центре древнего священного союза, объединявшего племена фессалийцев, перэбов, энианов, дорийцев, долопов, беотийцев и фтиотов). А если вспомнить, какую важную роль дельфийское жречество сыграло в колонизации уже на самых ранних ее этапах, популярность предания об Эллине и его сыновьях становится понятной.

Другим пропагандистом и распространителем этого мифа было, по всей вероятности, святилище Зевса в Додоне. В окрестностях Додоны (см.