История и миф - Юрий Викторович Андреев

Глава 2

ή νυν Ελλάς χαλουμένη...

Фукидид дает понять, что название страны употреблено им скорее в этнографическом, чем в географическом смысле, что оно менялось в зависимости от того, как именовал себя населяющий страну народ. Элладой она стала далеко не сразу, так как этникон «эллины» первоначально не имел универсального общегреческого применения. К этому вопросу Фукидид еще вернется в последующих главах.

μεταναστάσεις τε ουσαι τά πρότερα,.

На чем основано это утверждение Фукидида? О переселениях народов в древнейший период Фукидид знал, конечно, из мифологической традиции как письменной, так и устной. Многие мифические герои были скитальцами и бродягами и все время передвигались с места на место. Так, Эдип переселился из Коринфа в Фивы, на родину своих предков; Пелопе пришел из Малой Азии в Грецию, на полуостров, который стал впоследствии называться его именем; Беллерофонт, наоборот, из Арголиды переселился в Ликию и там пустил корни; Тидей, отец Диомеда, из Этолии перебрался в Аргос и был принят царствовавшим там Адрастом, власть которого он впоследствии унаследовал вместе с рукой его дочери. О таких метанастах (бродягах, странниках) нередко упоминает Гомер. Он, правда, называет их «лишенными чести», но сам же на ряде примеров показывает, как человек, вынужденный покинуть родину из-за какого-нибудь преступления или ссоры, потом встречает самый радушный прием на чужбине в доме местного царя и становится его слугой и даже другом. Так, Патрокл бежал из Опунта (город в восточной Локриде) в Фессалию, во Фтию, после того как во время игры в бабки нечаянно убил одного из своих сверстников. Царь Фтии Пелей принял беглеца и даже сделал его товарищем маленького Ахилла, своего сына. Не менее сердечный прием встречает в доме Пелея Феникс, покинувший родину из-за ссоры с отцом. Пелей отдает под его власть целое племя долопов и затем делает его воспитателем (дядькой) Ахилла. Вообще гомеровские герои очень легко снимаются с насиженных мест и отправляются в чужие края в поисках лучшей доли вместе с чадами и домочадцами, иногда вместе со всем своим народом. Так, Менелай в IV песни «Одиссеи» предлагает Одиссею оставить Итаку и перебраться к нему в Спарту вместе со всеми подвластными ему людьми, говоря, что для того, чтобы устроить друга, он готов очистить один из принадлежащих ему городов от его обитателей.

По всей видимости, Фукидид, хорошо, конечно, знавший Гомера, проникся рыцарским, авантюрным духом его поэзии и пришел к убеждению, что передвижение целых племен с места на место, лихие пиратские набеги на города, вытеснение слабых соседей более сильными были неотъемлемыми чертами героического века — этого «века викингов» в греческой истории. Заметим, что к тому времени, когда Фукидид взялся за свою работу, греческая историография располагала уже большим запасом сведений о переселениях народов в древнейшие времена. По крайней мере Геродоту известен целый ряд таких миграций, происходивших задолго до переселения дорийцев.

Ошибка Фукидида состоит в том, что он совершенно сбрасывает со счета большие временные расстояния, разделяющие отдельные миграции греческих племен. Все они у него сливаются в непрерывную череду переселений, создавая ощущение крайней неустойчивости человеческого существования. На самом деле эта картина кочующей Греции более или менее приложима лишь к некоторым периодам ее истории, таким, как рубеж III-II тыс. (вторжение на Балканы первых волн грекоязычных племен) или рубежи II–I тыс. (эпоха так называемого дорийского переселения). Между ними лежат длительные эпохи вполне стабильной оседлой жизни, эпохи великих древних цивилизаций — минойской и микенской — и более древних культур, например кикладской и так называемой раннеэлладской, о которых Фукидид, судя по всему, почти ничего не знал.

Отталкиваясь от всего этого легендарного и полулегендарного материала, Фукидид дает ему вполне современное объяснение. Почему передвижения как отдельных лиц или семей, так и целых племен происходили в те времена с такой легкостью и быстротой? Да потому, что у человека не было серьезных привязанностей, которые могли бы удерживать его на одном месте. И прежде всего у него не было имущества, которое заслуживало бы этого названия. Имущества же не было потому, что сами условия тогдашней жизни не благоприятствовали приобретению и накоплению богатства. Моря кишели пиратами. Значит, не могла развиваться торговля. Человек не знал, что его ожидает завтра, так как всегда над ним висела угроза нападения более могущественных и сильных соседей или каких-нибудь пришельцев издалека. Значит, не имело смысла запасать надолго. Все равно запасы стали бы добычей хищников — врагов, т. к. унести их с собой было невозможно. Вот почему никто не заботился о накоплении богатства, а лишь о том, чтобы иметь дневное пропитание (νεμόμενοί τε τά αύτών έκαστοι όσον άποζήν και περιουσίαν χρημάτων ούκ έχοντες). По этой же причине люди в те времена выращивали только хлеб и овощи, но не сажали плодовые и масличные деревья (γην φυτεύοντες), так как и то и другое могло принести урожай лишь по прошествии некоторого времени (виноград через три-четыре года, оливы через 6–7 лет). По этой же причине никто не строил в то время стен и других оборонительных сооружений, и города (полисы) были άτειχίσται (в свою очередь, отсутствие стен, по мысли Фукидида, влекло за собой крайнюю ненадежность, небезопасность человеческого существования).

Все эти сведения историк не мог почерпнуть, конечно, ни у Гомера, ни у других авторов. Заметим попутно, что Гомер изображает греческое общество более цивилизованным: ему уже известны укрепленные города, разведение винограда и масличных, накопление богатства, торговля хотя бы в зачаточной степени. Откуда же Фукидид мог добыть все эти факты? Очевидно, двумя путями: путем размышления и путем наблюдения. Рассуждая чисто логически, он должен был придти к выводу, что высокая мобильность населения Греции была вызвана отсутствием необходимых условий для прочной оседлости. Но это выведенное теоретически заключение историк мог подкрепить многочисленными известными ему фактами из жизни отсталых варварских народов как в самой Греции, так и за ее пределами. Он знал, что настоящих городов не было, например у эпиротов, македонцев и живущих далее к северу фракийцев, скифов и пр., что они не разводили плодовых и масличных деревьев, что торговля не играла в их жизни сколько-нибудь существенной роли.

Μάλιστα δέ της γης ή αρίστη άεΐ τάς μεταβολάς etc.

Выдвигая это смелое и не вполне бесспорное утверждение, Фукидид опирается опять-таки на традицию. В его время было общеизвестным фактом, что теперешние обитатели Фессалии и Беотии не являлись коренными жителями этих двух областей, а пришли извне, что повлекло за собой в каждом из двух случаев изменение названия страны. Точно так же неоднократно менялось и население Пелопоннеса. В