Живое свидетельство - Ислер Алан

Стэн впервые оказался в Провансе. И рассчитывал пробыть там неделю. Назавтра он возвращался в Авиньон — встретить жену, Саскию, которая ехала на машине из Парижа, и они вдвоем собирались поездить по округе. Сегодня же ему предстояло лично встретиться с человеком, чью биографию он собирался писать. Знает ли Тимоти что-нибудь о Мас-дю-Кутр-Курбе?

— Простите?

— Вот, я специально записал. Мас-дю-Кутр-Курбе.

— А, понятно. Местные называют это просто Мас-Бьенсан.

— Почему?

— Дело в том, что он принадлежит Клер Бьенсан, вашей хозяйке.

Это действительно была ферма Клер, полученная по наследству, поэтому и носила родовое имя. Но Клер теперь одиннадцать месяцев в году проводила с Сирилом в Йоркшире и знаменитую ферму сдавала на неделю или на месяц туристам, а четыре акра земли сдавала местным виноградарям и считала, что чем сексуальнее название, тем больше оно привлечет клиентов. Сирил к тому времени был богат как Крез, но Клер — француженка и дочь фермера — считала, что грех держать дом пустым почти круглый год, когда он может приносить честный франк-другой (теперь, конечно, евро, но старые присказки так живучи). Она обожает этот дом и за долгие годы превратила его из простого удобного жилища, каким он был в ее детстве, в туристическую мечту о Провансе. Сирил каждый август, когда надо туда ехать, ворчит, но, оказавшись там, бывает вполне счастлив. Ему нравится приглашать местных девушек поплавать в бассейне — их фигурки в бикини будят сладостные воспоминания. Картины, что висят в Мас-Бьенсане, не похожи ни на какие другие его работы: там яркие, почти тернеровские пятна цвета, в них он неожиданно близок к абстракционизму.

Тимоти познакомился с Сирилом и Клер независимо от меня. Он многие годы проводил лето в Сан-Бонне-дю-Гар, снимал вместе со своим другом (австралийцем, известным мне под именем Сэмми) маленький залитый солнцем дом рядом с деревенской épicerie[181]. Я никогда не понимал их отношений. Если они и были любовниками, получается, что им было удобно жить и стариться на противоположных концах земного шара и втискивать год отношений в месяц. Быть может, им нравилась такая интенсивность. Короче, в деревне собирается небольшое общество англоговорящих: Сирил, Тимоти, Сэмми и миниатюрный кривоногий и всегда бодрый Бэзил Мадж, некогда знаменитый жокей, ливерпулец — он теперь каждый август в основном сидит в тенечке и наговаривает воспоминания на диктофон. Все мужчины отлично ладят — как обычно бывает за границей с совершенно несхожими людьми. Я сам некогда провел с ними приятнейший вечер в деревенском ресторанчике, где с наслаждением напился.

Стэн в поезде брызжил энтузиазмом. Он показывал Тимоти брошюры, карты, маршруты, списки непременных достопримечательностей. Он задавал вопросы, но не дожидался ответов. С воодушевлением говорил о папском дворце в Авиньоне, о еженедельном рынке специй в Юзесе, о Пон-дю-Гаре, о Ниме и Камарге. Он с осведомленностью рассуждал о местных винах и оливковых рощах. В Сан-Бонне-дю-Гар ведь есть moulin à huile[182], так ведь? Но они с Саскией планировали и свернуть с расхожих путей, посмотреть настоящий Прованс. Это был Стэн на пике своих сил, энергичный, счастливый, демонстрирующий свое мастерство исследователя даже на примере недельного путешествия.

Тогда он еще не познакомился с Сирилом Энтуислом, и в него еще не стреляли.

Тимоти рассказал, что больше всего Стэна волновал предстоящий визит в Мас-Бьенсан. Он жалел, что Саскии с ним не будет, но из приглашения Сирила следовало, что его ждут одного. Они с Саскией решили не придавать этому значения, пусть будет как будет. Наверняка представятся и другие возможности. Работа над книгой даже не началась. А пока что ему предстояло увидеть настоящий прованский дом, со всеми его причудами и удобствами, начать с него знакомство с Провансом. Он явно провел изыскания о главных блюдах этого региона и с пылом говорил о Anchoïade, Soupe au Pistou, Daube Provençale, Le Gratin d’Abricots aux Amandes[183]. Тимоти утверждал, что к этому моменту он начал без труда понимать произношение Стэна и забеспокоился, не повлияет ли это на его безупречный акцент. Но еще он сказал, что Стэн так описывал хрустящий деревенский хлеб, обмокнутый в ароматное оливковое масло, местный сыр, крошащийся от одного прикосновения вилки, бокал лирака или тавеля, рубиново поблескивающий на солнце, что его воодушевление передалось и Тимоти. И только потом Стэн сказал, что предвкушает встречу с героем его следующей книги. Визит предполагался короткий, только на одну ночь — «времени хватит на совместный ланч и ужин сегодня и, быть может, кофе с круассаном утром», но он надеялся, что к его отъезду уже будет заложен фундамент не только сотрудничества, но и дружбы.

Тимоти и Стэн вышли на платформе в Авиньоне. Стэн тащил большой чемодан на колесиках и набитую дорожную сумку, плечо подгибалось под лямкой гигантского рюкзака. За платформой шли встречи и приветствия, смех, слезы, радостные крики. Тимоти огляделся. И увидел мрачного типа, заросшего щетиной — один в один уже растолстевший Марлон Брандо, но с гитлеровскими усиками. Одной рукой мужчина держал плакат, другой чесал яйца. На плакате было написано:

Проф. Корпус

Мас-Бьенсан

— Думаю, это вас, — сказал Тимоти.

— Je m’apelle Professeur Kops[184], — сообщил Стэн держателю плаката.

— Hein?[185]

Тимоти объяснил что к чему.

— Ah, bien sûr. Remoulins Taxi à votre service[186]. — И он быстро заговорил на местном наречии.

— Вы поняли? — спросил Тимоти.

— Слишком быстро. — Стэн пал духом.

— Он сказал, чтобы мы подождали здесь, он сейчас вернется. Ему надо забрать корзину, quelque chose pour Madame[187]. Видимо, доставили на том же поезде. Да, и еще сказал, что мы можем называть его Марселем.

— Это я разобрал. — Стэн аккуратно сложил багаж.

Марсель, как описывал Тимоти, удалился, вихляя задом так, словно боялся выронить засунутую туда зубную щетку.

Такси оказалось стареньким синим «рено», ржавым и побитым. «Quelque chose pour Madame» — металлическим контейнером-холодильником с крышкой, перехваченной тремя широкими кожаными ремнями. Марсель косолапо шаркал, пыхтел и ругался, таща этот контейнер, упиравшийся в его пузо. С виду контейнер был тяжелый. Тимоти и Стэн вышли следом за ним из здания вокзала на яркое послеполуденное солнце. Стэн пытался справиться со своим багажом. Тимоти хотел было сказать ему, что есть свободные тележки, но что-то его остановило. Сам он путешествовал налегке, с небольшой нейлоновой сумкой, но хотя обычно он — воплощение вежливости, помочь Стэну он не стремился. Такие Стэн вызывает в людях чувства.

Марсель поставил свою ношу рядом с «рено», потер поясницу, выгнувшись назад, потянулся и издал горестный вздох. К этому времени Тимоти и Стэн его нагнали. Стэн брякнул наземь свои вещи. Он совсем выбился из сил, обливался потом. Пот струился ручьями по его лицу, по бороде, откуда капли падали на грудь. Соленая жидкость заливала ему глаза, отчего он непрерывно моргал. Его некогда щегольский бежевый пиджак пропотел насквозь, плечо, в которое впивалась лямка рюкзака замялось, под мышками и посреди спины расплылись темные пятна пота. Рубашка была совершенно мокрая.

— Довольно тепло, не правда ли? — невозмутимо сказал Тимоти.

— Я в восторге! — неожиданно добродушно воскликнул Стэн. — Я об английской сдержанности. Я просто плавлюсь.