Живое свидетельство - Ислер Алан
На мой автоответчик поступило сообщение от Стэна. Я уже давно и с благодарностью использовал возможность отслеживать звонки. И убежден, что после изобретения собственно телефона самым полезным нововведением в области телефонной связи стал автоответчик. Я никогда не снимаю трубку, не поняв, кто звонит. Поскольку от Сирила и от Саскии я узнал, что именно Стэну нужно, я предпочел не отвечать.
— Робин, дружище, как жизнь? Саския говорит, ты прекрасно выглядишь. Стал спортом заниматься? — Пока что это были просто приятельские привет — как дела, обычный вежливый набор. Затем голос стал тише, доверительнее — мол, между нами. — Ты, конечно, знаешь, почему я здесь, в старой доброй… Последние штрихи в книге об Энтуисле — найти ответы на несколько вопросов, разгадать несколько загадок. Саския наверняка ввела тебя в курс дела. Из всех источников один ты остался неохваченным. — Он хихикнул. — Впрочем, я серьезно: может пригодиться твоя помощь — насчет тех лет, которые Энтуисл провел с твоей матерью. Понимаешь, об этом времени почти ничего нет. Старина, ты со многим можешь мне помочь. Позвони, хорошо? Давай встретимся. Поужинаем вместе. Я угощаю. — Он оставил свой номер телефона.
Второе сообщение было чуть покороче. Тон был уже раздраженный, резкий — тон человека, которого незаслуженно обижают.
— Робин, это снова Стэн. Время поджимает. У нас здесь осталось всего несколько дней. Мне очень нужно с тобой поговорить. Позвони мне, хорошо? — И он еще раз оставил свой номер.
Я позвонил на следующий день поздним утром — я был уверен, что в это время не застану обоих — он будет занят своей исследовательской работой, она отправится приобщаться к культуре или на деловую встречу с местными клиентами и коллегами. На сей раз сообщение оставил я, на гостиничный автоответчик.
— Стэн, буду рад повстречаться с тобой и, конечно же, еще раз увидеться с всегда прекрасной Саскией. Но хочу заранее предупредить: я категорически отказываюсь обсуждать с тобой свою мать. Тебе в твоей книге придется обойтись без меня. Не хочу тебя расстраивать, но в своем решении я тверд.
Наши автоответчики продолжали общаться друг с другом.
— Это снова Стэн. Поверь, Робин, ты допускаешь большую ошибку. Без твоего вклада все, что у меня есть по этому периоду, — это мнение Энтуисла, а оно наверняка предвзятое, и комментарии лорда Питера Дермотта, сына Седрика Смит-Дермотта, за которым твоя мать была замужем, когда сбежала с Энтуислом. Помнишь его? Лорд Питер предоставил мне доступ к бумагам своего отца, и там мало лестного о мамуле. Кто еще? Ах, да, мать лорда Питера, леди Смит-Дермотт, которая некогда была супругой твоего директора в Кронин-Холле. Господи, как же вы, британцы, любите игру «Займи стул». И наконец — леди Гарриет Блэкени. Это, если тебе любопытно, дочь леди Синтии, которая заняла место мамули. Документальных подтверждений немного — я о письмах, дневниках и мемуарах. Эти люди — враги, Робин. Разве ты не хочешь пойти в контратаку? Позвони мне. Мы отбываем завтра.
— Стэн, могу только повторить: я не буду говорить с тобой о своей матери. Совершенно ясно, что ты скребешь по сусекам. Что может знать Гарриет Блэкени? Кстати, а ты знал, что с Толстушки Гарриет списана Мимси Хогг в «Жирной красотке из Блумсбери» Дэна Тэлботта? Ну, счастливого пути.
Наши автоответчики продолжали разговор.
— Это Стэн. К твоему сведению, леди Блэкени была столь любезна, что показала мне неопубликованную рукопись ее матери, текст, предназначавшийся для женского журнала, кажется. «На скотном дворе. Тайные забавы йоркширской деревни». Леди Синтия не уделила много места леди Смит-Дермотт, дружок, но рассказывает довольно обидные вещи. Позволь мне хотя бы послать тебе то, что я написал об Энтуисле и твоей матери. Вдруг ты захочешь прокомментировать? Кто знает? Попытка не пытка.
— Можешь прислать этот отрывок. Действительно, кто знает? Bon voyage[172] и привет Саскии.
Как ни странно, годы, проведенные Энтуислом с леди Смит-Дермотт, с его Нэнси, были из самых плодовитых. Именно тогда он создал помимо других шедевров «Обнаженную с пестиком» (1952), «По дороге на станцию» (1954) и «Раздосадованных любовников» (1955). В те же годы он завершил работу над своим лучшим произведением, картиной в восьми частях, «Восьмой день. Разрушение» (1952–1962). К этим и другим его творениям мы вернемся в надлежащее время. Начало романа было довольно страстным, хоть и эгоистичным: ради плотских удовольствий Нэнси в любовной горячке бросила мужа и сына от предыдущего брака. С самого начала отношения были бурными. Со временем Нэнси стала «вздорной», «сердитой», «крикливой», «ревнивой», «злобной». О том, как развивались отношения, можно, видимо, судить по картине «Раздосадованные любовники» (см. илл. 27). Художник и Нэнси лежат бок о бок обнаженные на кровати, сбитые после недавних упражнений простыни создают ощущение беспокойства. Окно открыто, видна вспышка молнии, озаряющая черные грозовые тучи, зловеще-красные занавески по обеим сторонам окна вызывают ассоциации с адом, намек на который подхватывает и либретто «Дон Жуана», валяющееся на полу. На ближайшем к нам листке мы можем разглядеть слова: «Chi l’anima mi lacera? Chi m’agita le viscere?» («Кто мучает мою душу? Кто терзает мое тело?») Скрипка с порванными струнами, придавившая этот листок к полу, символизирует разрушение гармонии. Эти «возлюбленные», похожие скорее на трупы, нежели на живых людей, лежат рядом, у каждого рука на чреслах другого — словно они, как Адам и Ева, стыдятся своей наготы. Оба смотрят в сторону, взгляды отсутствующие, каждый погружен в свои мысли.
Сегодня, оглядываясь на годы, проведенные с Нэнси, Энтуисл говорит, что это был роман «волнующий», «будоражащий», «стимулирующий», «изматывающий». Он галантно берет на себя часть вины за их многочисленные ссоры, доходившие порой до скандалов, и за то, что они отдалялись друг от друга. И с горечью признает, что с ним жить нелегко.
Но те, кто знал их в домашнем общении, считают иначе. «Она довела его до безумия. Он уже не мог выносить ее жалобы, ее вечное нытье, ее ненависть к долинам и пустошам, которые он так любил». «Нэнси была законченной сукой. Не понимаю, как он столько лет ее терпел». «Он работал в мастерской до изнеможения, по пятнадцать-шестнадцать часов в день, только чтобы быть подальше от дома и от ее злого языка». «Что бы он ни делал, ей все не нравилось. Ей было наплевать, что он с нежностью и заботой относился к ее сыну Робину Синклеру, взял его под крыло, взял в дом».
Но в конце концов причиной разрыва стали не столько ее злобные выпады, сколько частые отлучки из Дибблетуайта: Нэнси якобы ездила ухаживать за престарелыми родителями в Харрогейт. Энтуислу нужна была любящая, преданная женщина, которая не только обеспечивала бы уют в доме, но и знала бы, как удовлетворять потребности гения. К счастью, когда художник был почти на грани отчаяния, в его жизни появилась леди Синтия…
Но мы забегаем вперед. Стоит прежде всего изложить все, что нам известно об урожденной Нэнси Стаффинс, появившейся на свет в 1912 году в семье Сисси и Билла Стаффинсов, в крохотной спальне над закусочной, где торговали жареной рыбой с картошкой, на Стейшн-роуд в Харрогейте, графство Йоркшир; роды принимала повитуха, а трепещущий отец, можем мы предположить, обслуживал внизу посетителей. Какой жизненный опыт принесла в дом Сирила Энтуисла эта женщина, которая, будучи старше, наверняка подавила молодого человека так, как мать подавляет сына? Как она стала особенной женщиной в его жизни, как и почему прошлое этой особенной женщины нарушило покой Энтуисла?
Закусочная на Стейшн-роуд все еще стоит, только теперь это обшарпанное заведение с едой на вынос «Звезда Индии», которым владеет некто Рама Камат. Но, возможно, если принюхаться, кроме аромата индийских пряностей можно услышать еще и вонь жареной рыбы.
