Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - Лев Юрьевич Альтмарк
Михаил с прищуром глянул на Яшку и громко сообщил, указывая на него пальцем:
– Так что твои братья-евреи на Голанах шороху навели – будь здоров. Уважаю их за это – настоящие вояки, не то что сирийцы… Осмотрелся я, значит, по сторонам и командую своим абрекам, мол, сам я в пекло ни за какие коврижки не полезу, так что сами берите тягач и волоките подбитую технику в сторону от передовой. Ремонтировать буду только в безопасном месте. Про себя же думаю: где это передовая проходит, чёрт бы её побрал, если налёты случаются почти постоянно, и израильтяне методично зачищают всё на много километров вглубь территории?.. Ну, естественно, кто-то сразу успел настучать местному генералу, который моментально прикатил на джипе и давай орать, не глуша мотор, что я трус и саботажник, и из-за меня сирийская армия терпит поражение. Мол, из-за таких, как я, советско-сирийская дружба даёт трещину. Даже пистолетом в воздухе помахал. Пришлось мне тащиться вперёд. Раскинули мы лагерь в какой-то лощине, а генерал нам пару миномётов и зенитную пушку подогнал, чтобы, значит, защищали нас во время налёта вражеской авиации. Ну и приступил я к работе, деваться-то некуда. Гоню бешеным темпом, потому что знаю: каждая лишняя минута здесь может оказаться последней. А тут как раз время намаза – ихней молитвы – наступило. И что вы думаете? Эти местные ребята побросали гаечные ключи, расстелили свои коврики и давай поклоны бить. Идиоты, кричу, вас же всех тут положат! Ладно бы только мои помощники были такими упёртыми, но и солдаты, что нас охраняли, тоже молиться принялись. Все вокруг меня на карачках стоят, ни на что внимания не обращают, а я один, как перст, посреди них. Прислушался, а из-за ближайшей горы уже самолётный гул нарастает. Видно, израильтяне тоже не дураки и знают, когда молящиеся вояки никакого сопротивления оказывать не будут. Прыгнул я, не раздумывая, в кабину ближайшего целого тягача и дёру задал с поля боя. Мне потом рассказали, что их всех до единого одной-единственной ракетой накрыли с самолёта. Никто не уцелел, только рваные коврики да покорёженные гаечные ключи остались…
– Дезертировал, значит, с поля боя? – заржал кто-то из мастеров. – Да ты, Мишка, настоящий герой! Сирийцы тебе потом медаль за это не повесили?
– Шёл бы ты со своими медалями! – в шутку обиделся Михаил. – Посмотрел бы я на тебя, если бы ты там побывал. Долго бы потом штаны отстирывал!
– То-то и оно, – невесело покачал головой старший мастер, – не за что тебя, братишка, осуждать! Ты свою жизнь спасал. Кто бы потом о твоей семье позаботился? Тот, кто в Сирию отправлял, что ли?
– Более того, – воспрянул Мишка, почувствовав поддержку, – общался я там с нашими лётчиками, которые на тех же МИГах в форме сирийской армии вступали в воздушные бои с израильтянами. И при том почти всегда проигрывали эти бои. Почему, спрашивается? Думаете, они летуны слабые? – он обвёл присутствующих злым вопросительным взглядом и повторил: – Почему?
Никто ему не ответил, и он даже привстал, подняв вверх указательный палец:
– Они ничем не хуже израильтян! Но не вступали в бои до последнего патрона по очень простой причине. Израильтяне-то воевали за свою землю, которую сирийцы у них пытались отнять, и отступать им было некуда, дальше море.
А нашим летунам – сдался им этот клочок земли, который и самим сирийцам наверняка не сильно нужен! Для сирийцев это дело их мусульманского престижа, а нашим кровь за их принципы проливать не резон…
Михаил перевёл дыхание, отхлебнул из стакана глоток воды, потом снова посмотрел на Яшку и громко, чтобы все слышали, сказал:
– Поглядел я на ваших хвалёных евреев – молодцы парни, ничего сказать не могу. Хоть я, честно признаться, и недолюбливаю вашего брата, но тут – только восхищение. Такие бойцы, как они, никогда не проигрывают, честь им и хвала. Я-то знаю, о чём говорю… Дай руку пожму!
8. Педсовет
А ещё через месяц произошла действительно очень неприятная история, о которой Яшка старался вспоминать впоследствии как можно реже, но, увы, она всё время ярко стояла перед глазами. Не меркла, а со временем даже приобретала всё новые неприятные оттенки и краски.
Как-то утром он приехал в училище и на доске объявлений в учительской прочёл объявление о том, что сегодня после уроков состоится педсовет, на котором будут обсуждать персональные дела некоторых учащихся. Фамилий указано не было. Такое случалось время от времени, и Яшка на это внимания не обращал. Видно, кто-то опять залетел с правонарушением, и на педсовет явится уже знакомая каждому преподавателю и мастеру инспекторша из комиссии по делам несовершеннолетних. В этом уже давно ничего необычного не было.
Конечно, хотелось уйти домой пораньше, тем более, у Яшки были какие-то неотложные дела во дворце, но теперь придётся досиживать педсовет до конца, то есть лишних пару часов убивать впустую и лишь с сожалением поглядывать на стрелки часов. Чаще всего педсоветы собирают для проформы, так как все решения уже заранее приняты директором и завучем.
Закончив последний урок и закрыв свой класс, Яшка насвистывая отправился в учительскую. И вдруг остолбенел – в пустом коридоре не было никого, кроме Сашки и Антона, понуро стоявших у стенки и отворачивающихся от всех, кто проходил мимо.
– Что случилось? – Яшка быстро подошёл к ним и остановился. – Что вы здесь делаете?
– Нас вызвали на педсовет, – ответил Сашка.
– Что-то натворили?
– Было дело. Но мы не виноваты…
– Ну-ка, рассказывайте! – Яшка даже хотел отвести их в сторону, но не успел, потому что из дверей учительской выглянула Тамара Степановна и, недобро покачав головой, поманила его:
– Зачем вы с ними разговариваете? Заходите скорей, все уже в сборе, вас одного ждут.
В учительской собрались сегодня почти все преподаватели и мастера производственного обучения. Редко случалось, чтобы никто не отсутствовал, разве
