Алфавит от A до S - Навид Кермани
Как я дошла до проповеди? Ах да, все из-за электронного письма с подготовкой к мастер-классу, для которого нужно было прочесть книгу Петера Надаша «Собственная смерть». После того как высказались первые четверо участников – сначала немного неуверенно, а потом все более воодушевленно, отчего остальные слушали с замиранием сердца, – я воскликнула: «Смотрите! Сейчас мы услышали четыре самостоятельных рассказа. Мы услышали четыре экзистенциальных опыта или даже пять, если учесть мой собственный, который связан с моим переживанием о сыне. Это были личные истории, с которыми вы обычно делитесь только с друзьями, но благодаря Надашу, в диалоге с Надашем, они обрели форму, которой можно было поделиться в публичном пространстве. Мы, практически незнакомые люди, никогда не были так близки друг к другу».
Почти все живут в некоем «потом»! И удивляются тому, что они не одни пережили нечто подобное. Один студент с длинными волосами и бородой до сих пор не понимает, почему по дороге в больницу он мысленно проклинал евреев, услышав по радио новость о Израиле или Ближнем Востоке, и почему в приемной скорой помощи, где никто больше не говорил по-немецки, был ужасно раздражен тем, что Германию заполонили чужаки. «Почему внутри меня прячется расист, о существовании которого я и не подозревал?» – удивляется он. Одна студентка, всегда серьезная, особенно чувствительная и сдержанная, с теплым взглядом, который делает ее решительные, радикально феминистические убеждения еще более убедительными, начинает свой рассказ сухо, почти официальным тоном: «Я уже умирала. Я тогда была младенцем». В юности ее преследовал один и тот же сон: вот она смотрит на себя сверху, завернутую в красное одеялко, ее выносят из такси, а снаружи – яркий свет. «Хочу подчеркнуть, что я не просто двигалась к свету, а вращалась, как будто меня двигал винтовой механизм». Парадокс в том, что во сне она одновременно наблюдала за этой сценой сверху и ощущала грубую обивку сиденья и мягкое одеялко – это ощущение, по ее словам, остается совершенно отчетливым до сих пор. Последняя реальность, поскольку она не поддается логическому объяснению, всегда может быть выражена только через образы и противоречия – даже с помощью такого банального образа, как труба пылесоса, в которой, по словам Петера Надаша, он словно растворился.
В детстве она рассказала матери о повторяющемся сне, и та рассердилась на отца, ведь они договорились, что дочь узнает о случившемся только в восемнадцать лет. Но она заверила, что отец ей ничего не говорил. Мать не могла в это поверить. Если не отец, тогда кто-то другой должен был рассказать ей, ведь все происходило именно так, как она видела во сне: в такси по дороге в больницу, завернутая в красное одеяло, отец – в дверях автомобиля… Даже движения, которые она видела в своем сне, соответствовали реальности. Родители до сих пор не верят, что она видела этот сон, не зная о случившемся. Оба они врачи.
– Сколько вам было лет, когда это произошло? – спрашиваю я, предполагая, что как минимум год, а то и больше, ведь воспоминания не могут быть настолько ранними.
– Три дня, – отвечает студентка. – Отравилась. Меня только привезли домой.
«Я словно фотографировала происходящее откуда-то сверху. Для объяснения этого явления в моем сознании не хватало необходимых понятий. В отличие от способности к иронии. Как и способность видеть как фотограф. Я с доброжелательной снисходительностью наблюдала за своими руками, за волосками на них, за деятельностью моего сознания, за необъяснимой оптической иллюзией. Но эта точка обзора, слишком высокая для реальности, соответствовала перспективе за пределами понятного мира».
– Странно, – говорит студентка, обращаясь больше к себе. – О таких вещах не принято рассказывать. Словно стыдно.
Да, думаю я, она права: о таких вещах действительно не принято говорить, ведь ни одно из великих произведений от Эсхила до Цветаевой не было написано просто ради удовольствия.
– Я понимаю животных, – продолжает она, поскольку никто другой не решается заговорить, – я понимаю животных, которые уходят умирать в лес или прячутся, когда ранены.
Несколько недель назад, когда она была на улице, у нее внезапно начались сильные боли в животе, настолько сильные, что она больше не могла стоять и легла за кустами. Две женщины нашли ее, предложили помощь, успокоили и отвезли к врачу. Позже они спросили: «Боже мой, почему вы не легли на тротуар, чтобы вас могли обнаружить?»
– Но разве не странно, – спрашивает студентка, – что именно в таких ситуациях часто встречаешь именно тех, кто действительно может помочь?
Остальные студенты кивают, словно и сами уже не раз сталкивались с подобным.
– Рука помощи в безнадежной ситуации. Вот что такое ангелы, – продолжает студентка. Любой может им быть. Почему это нужно объяснять?
227
Когда для поездки остается собрать только книги, я достаю из шкафа фотокамеру «Лейка», такую же старую, как и я сама, возможно, ее даже купили в честь моего рождения. Во всяком случае, отец подарил ее мне на мой шестнадцатый день рождения, поскольку сам каждое лето ездил только в дачный дом. «Посмотри вокруг», – сказал он меланхолично, не подозревая, насколько серьезно я восприму его совет. В фотолаборатории мы были одни, но все равно мы говорили шепотом – казалось, что мокрая, блестящая бумага, на которой постепенно проступали первые контуры, была чувствительна даже к звуку. Мы с отцом никогда не были так близки, как в этот момент.
Позже я продолжила фотографировать, и семейные снимки, фотографии с отпусков до сих пор служат ориентиром: они приклеены на стены или приколоты кнопками, оформлены в рамки и стоят на полках или хранятся в конвертах, и кто-то действительно еще их достает. Только в прошлую субботу, когда я вечером курила кальян на террасе бара, мне позвонила лучшая подруга.
– Помнишь Асуан? – И она имела в виду не сам город, а снимок.
– Да, – ответила я, – это было как сон.
Глубина не передается, если фиксировать только настоящее. Аналоговые снимки фиксируют время, его следы. Дома я подумала, не слетать ли нам с сыном в Египет – пустыня еще более однообразна, чем море, – но через секунду вспомнила, какое там медицинское обслуживание. Поэтому теперь мы летим в Грецию.
Почему-то вскоре после рождения сына я отложила «Лейку» в сторону; фотографии из роддома прислонены к книгам на полке так, чтобы каждый раз, когда я прохожу с чашкой чая к письменному столу, мой взгляд падал на малыша. Ах да, конечно, я
