Суп без фрикаделек - Татьяна Леонтьева
Уехать. В Саратов. К маме и папе. К Папахен и Мамахен, как выражается Валя.
…Познакомились мы так. Я пришла к коменданту заселяться в общежитие, зажав все нужные бумажки в руке и готовая отстоять очередь. Кабинетик этот с ветхой мебелью располагался рядом с бельевой, где на высоких стеллажах громоздились стопки рваных пододеяльников и рулоны матрасов. С пятнами, разумеется. От таких пятен всегда становится неприятно, так прямо и видишь, как их на матрас посадили, каким именно образом.
Фамилия у коменданта была Шкапик, и про него говорили, что раньше он работал в исправительной колонии. Верилось в это легко, потому что на студентов Шкапик кричал. Маленький такой, пузатый, с выпученными глазёнками, встанет и кричит, пока кричит, багровеет, а потом выставляет за дверь, и ты уходишь несолоно хлебавши и весь оплёванный. Я в таких случаях начинала смеяться, поэтому на меня Шкапик не орал.
Но это всё мы потом узнали, а пока я вместо очереди увидела одну-единственную девушку. Она привалилась к косяку и с тоской глядела куда-то в сторону бельевой. И плакала. Тихонько так плакала, как-то стыдливо.
– Что стряслось?
– Вот, – всхлипывала она, – вот, не даёт комнаты. Нет, говорит, комнат. В коридоре, говорит, будешь спать. Я не могу с такими людьми разговаривать, я не могу к нему ещё раз зайти.
– Как это, – говорю, – нет комнат? Подожди.
И я шагнула к Шкапику.
– Здрасьте, – говорю, – а мы вот заселяться пришли. – И протянула бумажки.
– Значит, так, – рявкнул Шкапик. – Комнат нет, поэтому пока будете жить в холле. Постель получите вон там.
Я представила себе просторный холл, как в гостинице. По углам там пальмы какие-нибудь стоят, люди в креслах отдыхают. А мы с Валей лежим на матрасах прямо на полу. Мимо нас снуют люди, сначала удивляются, а потом просто не замечают и перешагивают через наши тела. А пыль с их ботинок сыпется на наши рваные пододеяльники.
– Вообще ваша комната будет девяносто седьмая. Но там пока дипломник живёт, не съезжает. А вот вы сходите к нему и поговорите. Может, он и съедет до первого сентября, – смягчился Шкапик.
В девяносто седьмой нам никто не открыл, поэтому мы с Валей отправились «в холл» на пятый этаж. Заселяться.
Холлом в мухинской общаге называли помещения напротив лифта, с балконом, разместиться там могли человек пять-шесть. Неизвестно, для чего эти помещения предназначались, но на втором этаже в холле была библиотека, которая уже тысячу лет не работала, а в остальных холлах ютились абитуриенты и первокурсники в ожидании освобождения комнат.
Никаких пальм, пять коек с панцирной сеткой, пустой шкаф и унылая тумбочка. И окно во всю стену, за окном – балкон. Отлично, подумала я, можно будет выходить покурить на балкон. Но дверь оказалась закрыта на замок, и курить приходилось в коридоре. С балконами мне вообще никогда не везло. И девяносто седьмая комната оказалась кастрированная, без балкона. Хотя других поселили в обалконенные комнаты, это было чистой случайностью, кому как повезёт. Платили за все комнаты одинаково.
В холле мы проторчали до сентября. Остальные три койки заняли: Катя, невыносимо правильная русская красавица; Юля из Краснодара, кормившая нас вареньем из лепестков роз; и Аня Сорока, фееричная еврейка. В кожаном плаще, который ей был вели́к, она рассекала на велосипеде, отчего у неё всегда были воспалённые глаза: выхлопные газы автомобилей душат велосипедистов.
Мы дождались сентября и получили в наследство от дипломников ободранную комнату с надписями на стенах, которые мы так и не расшифровали. С белой тряпкой вместо шторы. С мелким паркетом, от которого постоянно отламывались дощечки. Из щелей паркета лезла спрессованная пыль. Мы сделали влажную уборку, притащили с помойки стеклянный шар и пористый цилиндр загадочного назначения.
И так украсив комнату, мы стали в ней жить. И прожили два года, поссорившись только один раз – из-за того, что я пропустила свою очередь чистить ковёр. Этот ковёр я купила в комиссионке, он был советский и скучный, зато прикрывал наш страшный паркет и позволял пить вино с гостями, сидя прямо на полу.
Валя училась на графдизайне, а я – на книжной графике.
Через полтора года я стала прогуливать занятия, просиживая сутками у Миши Орлова, нищего поэта, здорово закладывающего за воротник.
В конце второго курса меня отчислили. Я вышла замуж за Мишу и тоже стала здорово закладывать.
У Вали после меня было несколько соседок, все они держались не больше полугода, а потом выходили замуж и уезжали жить в какие-то другие места. Про нашу комнату уже ходили байки, что стоит только пожить с Валей месяц-другой – личная жизнь непременно наладится и можно будет подбирать свадебное платье.
Только у Вали у самой ничего подобного не происходило. А с нашими бывшими гостями она постепенно перестала здороваться. Если ее в этом уличали, она говорила, что без очков и ничего не видит, никого не узнает.
Валя просто ходила в Муху учиться.
Валя ходила учиться, а я лежала у Миши, рыдая над газетой «Работа»: без образования и опыта я годилась только в курьеры или мойщицы посуды. Какое-то время я поработала няней у Мишиных друзей. Потом торговала книжками в «Буквоеде». Потом поступила в институт печати и стала учиться на редактора.
За все эти годы мы считанные разы встретились с Валей тет-а-тет. В общагу мне заходить было грустно. Было грустно видеть, как новые соседки вместо белой тряпки повесили домашнюю штору, а письмена на стенах замазали извёсткой.
Виделись мы в основном у Варвары с Алиной. По праздникам. С этими девицами нас познакомила Аня Сорока ещё в холле. Собрав всё население холла, она объявила:
– Сегодня к нам в гости придут две девочки. Они очень голодные, давайте накормим их бутербродами.
Мы сделали бутербродов и стали ждать голодных девочек. Были очень удивлены, потому что пришли девочка и мальчик. И только к концу вечера я поняла, что мальчик – не мальчик, а самая настоящая девочка. Варвара. Такие вот бывают семьи, из двух девочек, одна из которых здорово смахивает на парнишку.
Два года мы бегали друг к другу в гости, вместе ездили в Москву и нажили множество общих знакомых. Только вот Валька не ездила в Москву, а прилежно училась.
На чей-нибудь день рождения мы собирались вчетвером, Варвара солила свою фирменную
