Суп без фрикаделек - Татьяна Леонтьева
И так несколько лет мы встречались на Алининой кухне. Я спрашивала Вальку о её успехах и об успехах наших однокурсников. Но про них она ничего не могла рассказать, потому что не здоровалась и двигалась от общаги до Мухи как будто по тоннелю, не замечая, что происходит вокруг.
– Валя, ну как поживает Вадик Пучков?
– Татьяна, я не знаю. Мне кажется, он сделал дреды. Но я не уверена, что это он.
Валя ходила учиться, а я развелась с мужем и бросила пить.
Валя ходила учиться, а я стала работать в издательстве, снимать жилье и считать деньги до зарплаты.
А потом Валя защитила диплом. И на защиту никого из нас не пригласила.
Она так же передала кому-то в наследство комнату с замазанными надписями и оказалась в съёмной комнате на Садовой. Деля её, по привычке, с соседкой из Мухи.
Валя принялась искать работу. И тут стали происходить необъяснимые вещи. Валя, получившая корку в одном из самых престижных учебных заведений Северной столицы, не смогла устроиться ни верстальщиком, ни дизайнером, хотя добросовестно ходила на собеседования. В отчаянии она прибегла к услуге, о существовании которой я даже не догадывалась. Оказывается, есть агентства, которым ты платишь деньги, чтобы тебе нашли хорошую работу. Высокооплачиваемую работу.
И ей нашли. В какой-то частной галерейке. Работала Валя негром. Как это? Да вот так: есть человек, который называется художником. Он делает себе выставку, только это нынче называется «проект». «Проект Такого-то». От Такого-то в проекте присутствует идея, или, как нынче говорят, «концепция». А картины (да, картины маслом!) пишут вот такие люди, как Валя. Писали они там какую-то хренотень вроде голого Путина в позе лотоса. За это платили хорошие деньги.
– Валька, – говорит Алина, – мы хотим прийти на открытие твоей выставки.
– Э… – тянет Валька. – Вы можете прийти посмотреть… вечером, когда никого не будет. Но на открытие я вас не могу пригласить. Вас не пустят, потому что… Потому что дресс-код.
Я оглядываю Алину. Вязаная кофта модели начала восьмидесятых заправлена в джинсы-дудки из секонд-хенда на Удельной. Из-под кофты торчит водолазка. Вид у Алины измождённый, потому что она страдает бессонницей.
На Варваре мужские брюки и оранжевая вельветовая рубашка, купленная мной на Удельной для Миши. Ему оказалась мала, и я отдала Варваре. На мне майка с Удельной, которая не подошла Алине. И штаны, которые подошли. Но я же могу надеть парадно-выходное платье, сшитое сестрой! И сказать, что моя сестра кутюрье.
В галерею идти мы не решились. Даже вечером.
А потом я как-то позвонила Вальке и напросилась на чашку чая.
– Ну как развивается современное искусство?
– Позавчера я забрала с работы свой принтер. Но оставила на подоконнике помаду. И больше я на эту работу не пойду.
– Так. Что стряслось?
– Татьяна, он неуравновешенный человек. Мы работаем без выходных. И он кричит. Я не могу разговаривать с такими людьми. Я не собираюсь больше разговаривать с такими людьми. Я даже помаду оставила. И опять села маме на шею, и я опять безработная, и я опять ищу работу.
Мамахен у Вали работает в саратовской администрации. Папахен у Вали инженер. Мамахен, кажется, авторитарная женщина. Папахен мягкий интеллигент. Однажды Мамахен подарила Папехену на день рождения аппарат для измерения давления. Папахен сказал, что на Новый год подарит ей клизму.
Четыре года Валя училась в художественном училище. Шесть лет Валя училась в Мухе. Платно училась, потому что поступить на бесплатное – это намного дороже стоит, чем шесть лет платить за обучение. Мамахен говорила Вале:
– Значит так. Берёшь этюдник и идёшь к Адмиралтейству. Пишешь этюд и смотришь по сторонам. А вокруг ходят богатые женихи. И ты строишь им глазки.
Но Валя не слушалась, и этюды у Адмиралтейства не писала. А по улице ходила как по тоннелю. Ограждённая от внешнего мира близорукостью.
– Или так, – говорила Мамахен. – Возвращайся в Саратов. Мы тебе купим квартиру. Будешь работать у меня. Поступишь в аспирантуру. Будем тебе выставки устраивать.
Но Валя неожиданно нашла другую работу.
– Ты знаешь, что Валька уехала в Москву? – спросила меня как-то Алина.
– И что она там делает?
– Развешивает дорогие тряпки в ЦУМе, практику проходит. Типа мерчандайзер по развешиванию плащей из крокодиловой кожи. Платят кучу денег, оплачивают гостиницу и «Сапсан» по выходным. А потом в Питере откроют ДЛТ[1], и Валя там будет развешивать плащи. Из крокодиловой кожи.
В Москве Валю поселили в номере с девочкой, с которой она не разговаривала. Так она прожила в Москве несколько месяцев, а потом открыли ДЛТ, украсив витрины плакатами с черепами сиамских близнецов.
Через месяц Валя мне позвонила и спросила:
– Тебе нужны штаны?
– Да, – ответила я, – мне нужны штаны.
– Приходи.
Я пришла на Садовую. К этому моменту Валя уже избавилась от всех соседок по комнате, но соседи по коммуналке продолжали существовать и рушить стенки Валькиного тоннеля.
– Девочка слева ночами учит английский язык. Или говорит с кем-то по скайпу по-английски. Тётенька справа кричит на своего ребёнка, а потом кричит он. Никто не ложится спать раньше трёх часов ночи. Девочка, которая говорит по скайпу, курит на кухне со своими подружками и обсуждает политику. Как-то они спросили меня, как я отношусь к «Пусси райот». Я сказала, что мне наплевать и что они уроды, и с тех пор они презрительно на меня смотрят и замолкают, как только выхожу на кухню. Поэтому я стараюсь на кухню больше не выходить.
Валя шёпотом прибавляет:
– Я уезжаю в Саратов. Нашла там работу.
– Как в Саратов? Какую работу? – Я смотрю на неё как на ненормальную.
– Да в журнале, там, где мама моя работает. Будет моей начальницей, – нервно хихикнула Валя. – Понимаешь, там в Москве никто не орал. А в ДДТ на меня стала орать супервайзер. А я не могу с такими людьми разговаривать, я не могу с ними разговаривать. Я работаю без выходных, я прихожу, а на
