Мама, держи меня за капюшон! - Людмила Лаврова

– Таких мам – по пальцам пересчитать! Это надо же! Ребенку инвалидность грозила, а теперь! Гляньте-ка на него! Герой! Умница просто!

– Да! Мой мальчик такой!

– Так не про мальчика мы! Про тебя, Катюша! Ты умница!

Катя пожимала плечами, совершенно не понимая, за что ее хвалят.

Разве мать не должна своего сына любить и о нем заботиться? Какая же тут заслуга?! Все как должно, так и есть! Она просто делает свое дело.

К тому времени, как Саньку пришла пора идти в первый класс, он уже вовсю читал, умел писать и считать, но немного заикался. И это сводило иногда на нет все его таланты.

– Саша, хватит! Спасибо! – обрывала его учительница, передавая право прочесть вслух отрывок из рассказа кому-то из одноклассников Кузнечика.

А потом жаловалась в учительской, что мальчишка всем хорош, но слушать его чтение или ответ у доски просто невозможно.

К счастью Кузнечика, она продержалась в школе всего два года. Выскочила замуж и ушла в декрет, а класс, в котором учился Санек, отдали другому педагогу.

Мария Ильинична была уже в годах, но хватки не потеряла и детей любила так же, как и в начале своей карьеры. Что из себя представляет Кузнечик, она поняла довольно быстро. Переговорила с Катей и направила ее к хорошему логопеду, а Кузнечика просила сдавать задание в письменной форме.

– Ты так хорошо и красиво пишешь! Мне очень приятно читать!

Кузнечик расцветал от такой похвалы, а Мария Ильинична читала вслух его ответы на вопросы, всякий раз подчеркивая, какой талантливый ученик ей достался.

Катя плакала от благодарности и готова была целовать руки, которые словно походя, незаметно, дарили ласку ее сыну, но Мария Ильинична сразу пресекла любые попытки отблагодарить ее за такое отношение к Саше.

– Да вы с ума сошли! Это моя работа! А мальчик у вас замечательный! И все у него будет хорошо! Вот увидите!

В школу Санек бежал вприпрыжку, чем очень веселил соседей.

– О! Поскакал наш Кузнечик! Значит, и нам на смену пора! Господи, это ж надо природе так дитя обидеть! И зачем рожала?

О том, что думают о ней и ее сыне соседи, Катя, конечно, знала. Но ругаться она не любила и считала, что если уж человеку Бог сердца и души не дал, то вести себя «по-людски» его все равно не заставишь. А потому нечего и время тратить на то, чтобы понять, почему люди бывают такими. Лучше потратить его на что-то полезное. Например, привести в порядок свое жилище или посадить еще одну розу у своего крылечка.

Большой двор с разбитыми под каждым окном клумбами и собственным маленьким садиком на задворках никто и не думал разгораживать, довольствуясь негласным правилом, что пятачок у крылечка – это территория той квартиры, в которую ведут ступеньки.

Катин пятачок был самым красивым. Здесь цвели розы и рос большой куст сирени, а ступеньки Катя выложила осколками плитки, которую выпросила у директора дома культуры. Там делали ремонт, и куча битой плитки, которую не успели вывезти, просто заворожила Катю, сияя на солнышке, будто сокровища неведомой далекой страны.

– Отдайте ее мне! – ворвалась она в кабинет директора.

– Что отдать? – удивленно глянул тот на Катю. – Чего ты хочешь?

– Плитку! Отдайте!

Над Катиным желанием директор просто посмеялся, но осколки забрать разрешил. И Катя, выпросив у соседей тачку, до позднего вечера ковырялась в куче битой плитки, выбирая те куски, которые могли послужить основанием для ее задумки. А потом гордо промаршировала через весь поселок, толкая перед собой тачку, в которой восседал гордый Кузнечик.

– И на что ей этот хлам? – недоумевали соседки.

Но уже через пару недель ахнули, увидев, что сотворила Катя из осколков этого никому не нужного хлама…

Она никогда не бывала в музеях или за границей. Не видела греческих фресок или величия храмов в византийском стиле. Но ее вкус безошибочно подсказал ей, как распорядиться тем, что попало к ней в руки. И выложенное осколками плитки крылечко стало настоящим произведением искусства, на которое ходил любоваться весь поселок.

– Поди ж ты! А ведь простая…

Катя на удивление соседей не реагировала. Какое ей было дело до того, кто и что думает? Самым главным комплиментом для нее стали слова сына:

– Мама, как же красиво…

Кузнечик, сидя на ступеньке, водил пальчиком по кусочкам плитки, выложенным сложным узором, и млел от радости. А Катя снова ревела.

Ведь ее сынишка был счастлив…

А поводов для счастья у него было не так уж и много в жизни. В школе похвалят или мать что-нибудь вкусненькое приготовит да приласкает, шепча, какой он умный да хороший. Вот и все радости.

Друзей у Кузнечика почти не было, ведь за мальчишками он не успевал, а читать любил больше, чем гонять в футбол.

А девочек к нему даже близко не подпускали. Особенно лютовала соседка Клавдия, у которой было три внучки – пяти, семи и двенадцати лет.

– Даже близко к ним не подходи! – грозила она кулаком Кузнечику. – Не про тебя ягодки!

Что творилось в ее кудрявой от химической завивки голове, для окружающих было загадкой, но Катя приказала Кузнечику не путаться под ногами у Клавдии и держаться от нее и ее внучек подальше.

– Зачем ее нервировать? Заболеет еще…

Кузнечик с мамой согласился и на пушечный выстрел не подходил к соседке. Он и в тот день, когда Клавдия готовилась к празднику, просто мимо шел, а вовсе не желал присоединиться к веселью.

– Ох, грехи мои тяжкие! – проворчала Клавдия, накидывая на большое блюдо вышитое полотенце. – И ведь скажут, что я злыдня! Постой-ка!

Она выбрала пару пирожков и догнала мальчишку.

– На! И чтобы я тебя во дворе не видела! Праздник у нас! Сиди тихонько у себя, пока мать с работы не придет! Понял?

Санек кивнул, соглашаясь и благодаря за пирожки, но Клавдии было уже не до него. Вот-вот начнут съезжаться дети, привезут внучат, родня нарисуется, и пора будет садиться за стол, а у нее еще не все готово. День рождения младшей и самой любимой внучки, Светочки, Клавдия хотела отметить с размахом. И сын соседки, колченогий, большеголовый Санька-Кузнечик, был ей совершенно не нужен!

Нечего детвору пугать этим пучеглазым! Спать потом плохо будут!

Клавдия вздохнула, вспоминая, как отговаривала соседку рожать.

– Куда тебе, Катька, дите?! Зачем?! Пути ты дать ему не сможешь. Сопьется да замерзнет где-нибудь под забором!

– Вы меня хоть раз