Мама, держи меня за капюшон! - Людмила Лаврова
– Это… Валя, о ком ты думал, когда рисовал?
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что понимаю – так можно только о том, кто… Молчу! И ты молчи! Расскажешь мне, когда будешь готов, хорошо? Я буду ждать!
Валентин был безмерно благодарен матери, что она не стала допытываться у него, о ком он думает. Он не был пока готов говорить даже с ней о своих чувствах. Все было слишком сложно и просто одновременно. Но признаться себе в этом он боялся.
Оля заметила, что он стал относиться к ней как-то иначе. И даже как-то спросила.
– Валь, ты чего? Смотришь как-то странно на меня. Говорить не хочешь…
– Ничего.
– Да? Ну ладно, – Оля смотрела на него, а Валентин так и не смог заставить себя поднять глаза на ту, которую еще вчера спокойно дергал за косу.
Квартира встретила Валентина тишиной. Мамы не было. На холодильнике, прикрепленная магнитом с их совместной фотографией, висела записка: «Котлеты в холодильнике. Приду через час». Это означало, что мама, которая работала медсестрой в областной больнице, снова нашла подработку и убежала куда-то делать уколы очередному болящему, вместо того чтобы отсыпаться после смены.
Валентин стукнул кулаком по дверце холодильника и глянул на часы. Времени у него всего ничего. Только перекусить наскоро и переодеться. Занятия в «художке» еще не закончились и все спешили сдать «отработки» и «хвосты», чтобы с чистой совестью уйти на каникулы. А это значит, что ему нужно поторапливаться, ведь как ни старался он успеть все сделать вовремя, «хвосты» были и у него. Отчасти благодаря тому, что рисовал он не то, что было задано, а то, что диктовало ему сердце. Олины портреты получались все лучше и лучше, но он прятал их среди старых рисунков, чтобы не дай Бог не нашла мама, а на ее вопросы отвечал, что его постиг творческий кризис.
– Лишь бы твой кризис не затянулся слишком надолго, сынок. Обидно будет, если ты что-нибудь не успеешь.
Греть котлеты Валентин не стал. И так сойдет. Даже вкуснее будет. Отрезал кусок хлеба, хрустнул огурцом и выглянул в окно. Компании, которая потешалась над ним, на площадке уже не было. Все ясно. Купаться убежали. Небольшой песчаный пляж был совсем недалеко от дома, но мама запрещала ему ходить туда.
– Очень уж капризная там река, Валя. Мало ли. Лучше на городской. Там хотя бы спасатели есть, и мне будет спокойнее.
Но и на городской пляж Валентин не ходил, потому как единственный друг, который у него имелся в наличии, уезжал обычно в начале лета в деревню. И Валентин маялся, ожидая его возвращения, потому что только Павел, не обращая внимания на мнение других ребят, общался с Валентином на равных и не допускал насмешек над другом в своем присутствии. С Павлом считались, так как знали о его успехах на ринге. В отличие от матери Валентина, родительница Павлика считала, что мальчик должен уметь за себя постоять, а потому отвела его в секцию бокса. Другу Валентин по-хорошему завидовал, но попросить показать хотя бы пару ударов – стеснялся. Что он за пацан, если совсем ничего не умеет? Стыдно…
В гостиной пробили дедовские часы, и Валя встрепенулся. Пора!
Дорога, ведущая к месту сбора его группы из «художки», проходила как раз мимо пляжа. Валентин прибавил шаг, чтобы проскочить мимо, пока его не заметили, но какая-то суета на берегу заставила его остановиться, и спустя мгновение он уже летел по песку, срывая с себя футболку.
Вся компания топталась у кромки воды, но никто не решался шагнуть в воду, чтобы спасти тонущую Ольгу. Кто-то орал, а кто-то и вовсе достал телефон и начал снимать, а потому на Валентина никто не обратил внимания до того момента, как брызги не полетели из-под его кроссовок во все стороны и он с разбегу не нырнул в воду, думая только том, чтобы успеть.
Плавать его учил отец. Это было едва ли не единственное, что он оставил в наследство Валентину, и именно это умение сейчас так ему пригодилось.
– Помни! Как бы ты хорошо ни плавал, утопающий, которого ты, возможно, захочешь спасти, запросто может утянуть под воду и тебя тоже.
– А что же делать?
– Не дай ему ухватиться за тебя. Человек в панике не понимает, что творит.
Совет отца, данный когда-то давно, всплыл в памяти, и Валентин, вынырнув, огляделся. Оли уже не было видно. Он нырнул раз, потом другой и все-таки нащупал в мутной воде что-то, похожее на купальник. Дернув ткань на себя, он почувствовал, как чья-то рука вцепилась в его плечо, и постарался тут же вырваться. Сразу это ему не удалось. Ольга тянула его ко дну, и Валентин понял, что не справится с ней. Толкнув ее изо всех сил ногой, он вырвался и снова ухватил ее сначала за купальник, а потом и за косу. То ли ударил он ее слишком сильно, то ли сил сопротивляться у Оли больше не осталось, но она обмякла, и Валентин смог, оттолкнувшись от дна ногами, вытащить ее на поверхность.
Все это заняло буквально минуту, но ему показалось, что прошла целая вечность. Он подтянул Ольгу поближе к себе, перехватил ее, как учил отец, и двинулся к берегу. Чьи-то сильные руки подхватили его, а потом и Ольгу, и их вытащили на берег под радостные вопли дворовой компании. Взрослые, которые появились, наконец, на пляже, засуетились возле Оли, и скоро она уже закашляла, отплевываясь, и заревела, осознав, наконец, что с ней случилось.
Правда, ее плача Валентин уже не услышал. Когда она очнулась, Валя подхватил на ходу свою футболку и дал деру с пляжа, боясь, что та, которую он спас только что, поймет, кто это сделал.
Преподаватель, покосившись на его мокрые шорты и спутанные волосы, не сказал ничего. Покачал головой и отвернулся. А Валентин выдохнул, поняв, что вопросов не будет.
Запоздалая реакция пришла к вечеру. У него поднялась температура, и мама забеспокоилась, глядя, как он улегся, свернувшись калачиком на диване, что-то бормоча и не отвечая на ее вопросы.
– Валя! Валечка!
