У смерти твоё имя - Диана Аркадная
Парень тянет руку и стискивает ее ладонь почти до боли.
– Давай убежим, – внезапно говорит он. – Снег скоро сойдет достаточно, чтобы рискнуть добраться до города. Все, что нужно, – чтобы ты достала ключи и чем-то отвлекла отца.
Сабина секунду осмысливает услышанное, а затем выдергивает руку из вдруг ставших жесткими пальцев и отходит на пару шагов назад. Внутри ворочается злость вперемешку со странной обидой. Конечно, он всеми силами будет пытаться склонить ее к тому, чтобы она помогла ему выбраться. Тимур уже проворачивал это ранее. Она тоже хороша. Совсем позабыла, рядом с кем находится? Зверь, запертый в клетке, остается опасен. Парень ни разу не попытался причинить ей вред, но это лишь пока от нее зависит его шанс на побег…
В ней рождается острое чувство, подступающее к глазам жалящими солеными укусами. Догорающие поленья издают последний шелестящий вздох и медленно затухают, оставляя их почти в кромешной темноте.
Сабина неслышно покидает юношу, и даже через укрывающий коридор мрак парадоксально может чувствовать на себе его взгляд, тянущийся к ней как тонкая невидимая нить.
Как же она запуталась.
* * *
Окно распахивается под порывом ветра и с шумом ударяется о спинку стоящего рядом стула, заставляя приставленные к его ножкам пустые холсты разлететься по полу. Внутрь комнаты прорывается еще совсем не весенний холод вместе с изморосью, и девушка, чьи плечи укрыты только тонким слоем газовой ткани, ежится, торопясь закрыть створки. Поднимает все еще липкие после грунтовки заготовки под картины обратно, размещая их так, чтобы они могли хорошо просохнуть. Слишком сыро.
Она ни разу не зажигала печь в охотничьем домике, но много раз видела, как это делает отец. Подойдя к чугунной заслонке и опустившись возле нее на колени, Сабина с усилием отворяет дверцу и, взяв несколько поленьев из заготовленной стопки, аккуратно закладывает их внутрь одно за другим. Девушке кажется, она может ощутить странный запах, исходящий изнутри печного зева, и когда она достает руку, на той оседает какой-то серый налет. Внимание Сабины привлекает маленький кусок недогоревшего полена необычного цвета, но то, что она сначала принимает за дерево, рассыпается в ее пальцах, стоит ей ухватиться за случайную находку, чтобы поднести к глазам поближе. На ладони остается неприятный след, и девушка брезгливо отряхивает ее.
При их больнице был крематорий, и Сабине не раз доводилось быть свидетельницей тому, как из печи достаются останки того, что когда-то было человеком. Вопреки расхожему мнению, это не было тем прахом, что затем в горшочке вручался родственникам усопшего. После сожжения оставалось довольно много фрагментов костей, но стоило их сжать, как они рассыпались в руках точно так же, как и этот кусок…
Похожий серый налет Сабина замечает на стоящем рядом с печью широком глиняном горшке. Она осторожно приподнимает его крышку. Внутри оказывается небольшая ручная мельница, покрытая все тем же пеплом.
Девушка еще раз дотрагивается до обращенных в мелкую труху печных остатков, трет между пальцами. Она и прежде знала, что Чиркен предпочитает замешивать основу для холстов сам вместо того, чтобы покупать, но никогда не интересовалась у него, из чего он эту основу делает. Теперь же ей в голову приходит возможная отгадка. Сабина как-то раз слышала от отца, что в старину художники могли замешивать специальный клей на основе измельченных костей.
Это ведь кости животных?
От случайного открытия ее пробирает дрожь, на этот раз не имеющая ничего общего с холодом.
Двери со скрипом отворяются, впуская в дом солнечный свет и холодный влажный воздух, заставляя Сабину вздрогнуть от неожиданности. Первым заходит отец, и только потом – собаки, приученные не бежать впереди хозяина. Оказавшись внутри, Виз сразу трусит к девушке, приветливо махая хвостом и, подбежав вплотную, коротко проходится собачьим поцелуем по ее виску. Сабина слабо улыбается, шутливо морщась и оттирая лицо. Ареш реагирует на нее спокойнее и лишь задевает ее спину теплым боком, направляясь к лежанке возле очага, где как-то грузно опускается на подбитую мехом подстилку. Он в последнее время оставался вялым и, кажется, был нездоров, но отец заверял девушку, что это простая собачья хандра.
– Ты чего на полу? – спрашивает ее Чиркен, снимая куртку и отряхивая ее от мелких капель.
– Пыталась зажечь печь, холодно, – скованно объясняет девушка, краем глаза проверяя, не забыла ли она закрыть крышку горшка, и незаметно для мужчины оттирая руки от оставшейся на них костной муки. Кажется, тот все равно подмечает ее движение, и внимательные карие глаза проходятся по ее фигуре целиком, словно оценивая, что могло происходить здесь до его прихода.
– Я помогу. – Уголки его губ раздвигаются в теплой улыбке, но отчего-то теперь Сабине видится за этим теплом что-то сокрытое, гладкое и скользкое, как поверхность зеркала.
Он несколькими ловкими движениями зажигает печь, а затем помогает девушке подняться с колен и вновь ее осматривает.
– Платье испачкалось. – Отец отряхивает воздушные многослойные одежды, в которые она облачилась перед предстоящим позированием, и делает вид, что не замечает ее пристального взгляда. Девушка поджимает губы и отводит глаза, чувствуя копящееся между ними напряжение, которому ей сложно было подобрать объяснение. Сама она на взводе после разговора с Тимуром этой ночью, но что случилось с отцом? Он расстроен? Зол?
Ей кажется, что все вместе.
Они начинают работу в молчании, изредка прерываемом короткими фразами. Каждый день в мастерской дается девушке все сложнее. Она и подумать не могла, как выматывает не столько необходимость сохранять неподвижность, сколько неотвратимость тяжелых мыслей, которые охватывают ее в тишине, нарушаемой лишь скребущими звуками кисти, водимой по холсту.
Сабина застывает с нарциссом в своей руке, смотрит на сухие белые лепестки. Маша тоже смотрела на них перед смертью?
– Чуть выше подбородок.
– Что? – Девушка отрывается от бездумного рассматривания цветка на ее ладони и возвращает внимание к отцу.
Тот терпеливо повторяет:
– Ты опять слишком опустила голову. – Кажется, это третий или четвертый раз, когда он говорит ей это.
– Прости. – Сабина выдыхает и чуть поднимает подбородок, принимая нужную позу. – Так?
Отец какое-то время смотрит на нее с сомнением, а затем откладывает кисти в сторону, снимает фартук и нарукавники.
– Давай сделаем перерыв. Ты устала.
Девушка ничего не отвечает. Ей и в самом деле трудно сосредоточиться сегодня, ничего не хочется, кроме как лечь в кровать и лежать до самого вечера в надежде, что муторная тоска оставит ее. Она отходит
