Создатель эха - Ричард Пауэрс
Вернувшись в отель, он позвонил Бобу Каване.
– Решил предупредить. Дела плохи. Возможно, будут последствия.
Через секунду задержки спутниковой связи, из-за которой Вебер чуть не вышел из себя, Кавана лишь озадаченно успокоил его:
– Это же Австралия, Джеральд. Кто узнает, что там случилось?
Сильно ли изменился Марк? Вопрос преследовал Карин жарким летом третьей четверти года. Она постоянно проводила измерения, сравнивала брата с тем, каким он был до аварии, – и с каждым днем прошлый образ менялся все больше, становился средним показателем, отражающим, скорее, того Марка, с которым она взаимодействовала, а не того, которого помнила. Доверять памяти больше не следовало.
Он стал существенно медлительнее. Раньше принимал решения быстро: всего за двадцать минут определился, как распорядиться имуществом матери. А теперь долго стоял у окна, словно думал не о том, стоит ли задергивать шторы, а о том, как разрешить конфликт на Ближнем Востоке. Целого дня едва хватало, чтобы придумать, чем обязательно надо заняться назавтра, а после такой бурной мыслительной деятельности ему обязательно требовался перерыв.
Также появилась забывчивость. Он насыпал хлопья в тарелку, когда рядом стояла недоеденная порция. По нескольку раз в неделю Карин говорила Марку, что он получил инвалидность, а тот отказывался верить. Нечеткая речь казалась ей почти игривой.
– Пора вернуться на работу, – заявил он. – Зашибать деньги.
Увидев президента в новостях, он простонал:
– Только не он! Снова этот мистер Злые Налоги!
Жаловался Марк и на радиочасы.
– Не могу понять, что показывают: десять ноль ноль или десять ноль ноль FM?
Вероятно, остаточная афазия. А может, специально дурачился. Карин не помнила, дурачился ли он раньше.
Теперь он постоянно вел себя как дитя, и отрицать это было бессмысленно. А ведь многие годы до несчастного случая она донимала его, говоря повзрослеть. Всю страну охватил инфантилизм. Возраст был детский. И когда Карин сравнивала Марка с Руппом и Кейном, то почти не видела различий.
Малейшие раздражители приводили Марка в ярость. Сам гнев, конечно, был не в новинку. Еще в первом классе, когда учительница Марка ласково назвала его «чудаком» перед всем классом за то, что он принес обед в бумажном пакете, а не в металлическом контейнере, как и все, он яростно обругал ее со слезами на глазах. Годы спустя, когда отец передразнил четырнадцатилетнего Марка за рождественским ужином, тот вскочил из-за стола, взбежал по лестнице, вопя: «Счастливого вам, на хрен, Рождества!», пробил кулаком кленовую дверь спальни и в итоге провел вечер в отделении неотложной помощи с тремя переломами. Был еще случай: Джоан Шлютер в истерике попыталась остричь волосы Марка ножницами после того, как он поссорился с Кэппи из-за челки. Семнадцатилетний подросток сорвался, пнул духовку и пригрозил подать в суд на обоих родителей за жестокое обращение.
И первые звоночки Капгра у Марка тоже были. За три года до полового созревания Марк усовершенствовал мистера Турмана, своего воображаемого друга. Мистер Турман сообщил Марку страшную тайну: мальчика усыновили. Мистер Турман знал родную семью друга и пообещал отвести к ним, когда мальчик подрастет. Иногда мистер Турман великодушно делал Карин послабления: говорил, что она тоже подкидыш и они с Марком родственники. А иногда история менялась, и Карин превращалась в сиротку из другого детского дома. Марк утешал ее, настаивал, что им будет легче сблизиться, когда они сбегут от фальшивой семьи. Карин жутко ненавидела мистера Турмана и часто угрожала отравить его газом, пока Марк спит.
Капгра затронул и Карин. Она боролась с привыканием. Какое-то время замечала, как жутко и механически звучит смех брата. Как часто на него ни с того ни с сего накатывает грусть. И даже гнев казался лишь очередным красочным ритуалом. Марк беспричинно признавался Барбаре в любви, как какой-то семилетка. Ходил на рыбалку с приятелями и имитировал бурную деятельность: сидел в лодке, забрасывал удочку и проклинал сорвавшуюся рыбу, как робот-ведущий телевизионного рыболовного шоу. Любое действие он совершал с ужасающей, преувеличенной интенсивностью, будто отчаянно желал доказать, что там, внутри, под слоями упаковки, он хрупок, но все еще цел. Память еще подсказывала, что авария выбила их обоих из колеи и вернуть брата Карин не сможет, даже если посвятит ему всю свою жизнь и внимание. Не к чему больше возвращаться. С каждым новым днем ее память все больше подстраивалась и убеждала ее, что Марк никогда другим и не был.
Заехав в «Хоумстар» ранним июльским днем, Карин застала Марка за просмотром документального фильма о путешествии по Тоскане, который вел мягкий, вялый священник. Марк смотрел в экран, как зачарованный, будто случайно наткнулся на самое необычное реалити-шоу в мире. Он взволнованно поприветствовал Карин.
– Приветик. Ты только посмотри! Поверить не могу. Там люди миллионы лет уже живут. А камни там и того старше.
Карин присоединилась к просмотру. Марк перестал возражать против ее присутствия – раздражало это так же, как и прежняя враждебность. Фильм закончился, и Марк защелкал пультом. Прошелся по любимым каналам: моторные и контактные виды спорта, музыкальные клипы, глупые комедии. Но вздрагивал от шума и быстро сменяющихся картинок. Стоило открыть заслонку, коснуться мира, как его затапливало. В итоге они попали на повтор его любимой комедии. На пятой минуте Марк спросил:
– Может такое быть, что после аварии я стал экстрасенсом?
Карин изобразила спокойствие.
– В каком смысле?
– Ну, я знаю все шутки до того, как они их скажут.
Затем он переключился на фильм о трех видах примитивных яйцекладущих млекопитающих. До аварии он бы под дулом пистолета не признался, что интересуется подобными передачами.
– Господи. Это что за твари? Явно кто-то в отделе дизайна напортачил. Птицы с волосами!
Вот такого Марка она помнила с детства. Любопытный и мягкий, никаких резких движений. А сейчас он настолько сбит с толку, что жаждет ее компании, терпит ее на узком диване. Об этом она и мечтала. Карин могла встать и приготовить ему чай. Могла даже протянуть руку и коснуться его плеча, и он бы не отшатнулся. Мысль отозвалась болью. Она встала и принялась расхаживать по комнате. Немыслимо. Марк – и Тоскана с ехиднами. Он сидел на диване и хмурил брови, озадаченно, но с интересом разглядывая медлительных зверьков.
– Да ты глянь на
