Создатель эха - Ричард Пауэрс
Тогда для Вебера все это было абстрактными размышлениями без запаха или тона. Теперь же слова марсианских цветов лезли отовсюду со скрипом и лязгом, затапливая мозг оттенками, которые не различали глаза…
В августе он прилетел в Сидней, чтобы поучаствовать в международной конференции «Истоки человеческого сознания» в качестве приглашенного докладчика. Большого восторга приверженцы эволюционной психологии у него не вызывали. Слишком уж часто они объясняли все эволюционными процессами, берущими начало в плейстоцене, выделяли очень грубые и приблизительные характеристики человеческого поведения и преподносили их как вынужденные адаптации. Почему мужчины полигамны, а женщины моногамны? Потому что сперматозоидов производится множество, а яйцеклетки созревают по одной. Тянут ли такие рассуждения на науку? Нет. Но ведь то же самое можно и про его книги сказать.
В целом Вебер считал сознательное поведение скорее адаптацией, чем экзаптацией. Конечно, определенные характеристики можно объяснить независимым отбором, но вот, к примеру, плейотропия – способность одного гена влиять на несколько фенотипических признаков – в такое объяснение совсем не вписывается. Так что Вебер сомневался, стоит ли вообще выступать перед целым залом эволюционных психологов. Но ему представился шанс поделиться теорией, которую он больше нигде не осмелился бы высказать: в докладе он хотел рассказать, почему пациенты, страдающие пальцевой агнозией – неспособностью назвать, к какому пальцу производится прикосновение или на какой указывают, – зачастую также страдают дискалькулией – неспособностью к изучению арифметики. От него не ждали принципиально новых открытий. Всего-то надо было сыграть самого себя, рассказать две-три занимательные истории и пожать парочку рук.
Полет из Нью-Йорка в Лос-Анджелес сразу не задался: из-за ботинок пришлось проходить личный досмотр, а в ручной клади нашли случайно забытый маникюрный набор. Вебер долго доказывал сотрудникам службы безопасности, что он именно тот, за кого себя выдает. В Лос-Анджелесе он пересел на самолет в Сидней, но после окончания посадки тот простоял в аэропорту еще час, а потом рейс и вовсе отменили. Пилот заявил, что на лобовом стекле образовалась крохотная трещинка. Будь в самолете четыреста, а не сорок пассажиров, трещину он бы вряд ли заметил.
Следующий рейс вылетал только через восемь часов, и их Вебер провел в зале ожидания. К моменту объявления посадки он потерял всякое представление о времени. Где-то на середине Тихого океана у него зазвенело в ушах. Правда, звон появлялся только при повороте головы влево и исчезал, стоило посмотреть перед собой. Вебер подумал, не отменить ли выступление и не вернуться ли в Нью-Йорк. Звон усилился к ужину и во время просмотра фильма. Но к титрам все прекратилось.
Паспортный контроль в Сиднее он прошел так поздно, что вместо поездки в отель сразу отправился на интервью. Первое заключалось в типичных расспросах о его жизни. Второе обернулось настоящей катастрофой: неосведомленный журналист спрашивал Вебера обо всем, кроме его работ. Правда ли, что классическая музыка делает ребенка умнее? Близки ли мы к созданию препаратов, улучшающих когнитивные способности? После перелета Вебер так умотался, что мир вокруг превратился в галлюцинацию. Он слушал, как выдаваемые собственным мозгом предложения становятся все длиннее и несвязнее. И на момент, когда австралийский журналист начал выпытывать, есть ли у Америки шанс победить терроризм, Вебер нес абсолютную чепуху.
Ночью от усталости он не сомкнул глаз. А на следующий день отправился на конференцию. Там он бродил по конференц-центру, похожему на пещеру, натыкаясь на офисные стулья и столы. Люди его узнавали, но стоило встретиться с ними глазами, как они тут же отводили взгляд. А он, в свою очередь, едва сдерживался, чтобы не присваивать каждому подходившему для рукопожатия человеку код болезни по МКБ. Толпа перемещалась по залам, перешептывалась и смеялась, высказывалась, кичилась, восхваляла и порицала, разделялась на группы, спорила, планировала ниспровержения. Он наблюдал, как мужчина и женщина средних лет вскрикнули, увидев друг друга, обнялись и принялись болтать. Он ждал, когда они примутся вычесывать друг у друга насекомых и отправлять их в рот. Ведь на такое поведение эволюционные психологи имели полное право. Людям никогда не избавиться от нашей дикой, древней природы; она всегда останется внутри.
Утренние доклады подтвердили его подозрения: блестящими умами незаслуженно считалась горстка опытных шоуменов, многие из которых были не старше его дочери. В этом тоже есть своя наука: мода меняется, теории – будь то научные и не очень – возникают и исчезают по самым разным причинам. Гнаться за новомодными увлечениями Вебер больше не желал – удовольствия в этом было мало, как и в том, чтобы высидеть бейсбольный матч до конца. Во-первых, лишь часть новых теорий можно проверить. Но эволюционная психология получала огромное финансирование и срочно нуждалась в человеке, который задаст тон конференции. Карикатурный сказочник как раз подходил на эту роль.
К середине дня у Вебера двоилось в глазах. Он отсидел пространную лекцию о феноменологии синестезии. Прослушал сенсомоторный рассказ об истории чтения. Поприсутствовал на ожесточенной дискуссии между когнитивистами и новыми бихевиористами о повреждении орбитофронтальной коры и эмоциональных процессах. Единственное, что он посчитал полезным, – доклад о нейрохимическом состоянии, присущем только человеку: скуке.
За этим последовал невыносимый общий ужин, во время которого его товарищи по столу – три американских исследователя, имена которых он пару раз слышал, – ехидно выпытывали причину неоднозначного отклика на его книгу. Статистическая случайность? Или изменение предпочтений публики? Слово «предпочтений» прозвучало как колкость. Не выдержав, Вебер сказал: «Я благодарен за внимание публики, но, как говорится, у популярности есть обратная сторона». Он понимал, сколько в его словах самовосхваления, еще до того, как они слетели с его губ, и что собеседники обязательно растрезвонят о них всем вокруг. И когда он зайдет за кафедру для доклада, о них будут знать все участники конференции.
Один из организаторов – «холистический психотерапевт» из Вашингтона – начал представлять Вебера, и его пышная речь походила на издевку. И только когда ученый вышел на сцену – местные часы уверяли его, что это произошло ровно в восемь вечера, – в голову пришла мысль, что все это – приглашение, конференция, ужин – подстроено, его хотят высмеять. Он окинул взглядом луг выжидающих улыбок, целое поле вида, ведущего охоту стаями.
Вебер терпеть не мог читать выступления. Обычно он держал в голове основные тезисы и следовал за полетом мысли, будто предавался историям где-то в лесу у костра. Но в этот раз, стоило ему
