Создатель эха - Ричард Пауэрс
Понятно, что реакция слишком острая. Парочка обоснованных претензий – а он уже готов занять оборону. Вебер так долго купался в общественном уважении – целых двенадцать лет, – что другого и не ждал. Книга выдержит, несмотря на любые обвинения. Но потом он подсчитал. Из двадцати прочитавших рецензию за книгу возьмется дай бог один; остальные будут описывать друзьям произведение в пренебрежительных выражениях, так ни разу его и не открыв.
Он сунул телефон в карман и зашагал по дорожке обратно к велосипедной стоянке. Надо все рассказать Сильви, когда вернется домой. Она отреагирует невозмутимо, чуть удивится. Улыбнется и спросит его: «Как в такой ситуации поступил бы знаменитый Джеральд?»
Дорога по полуострову Стронгс Нек шла под гору. Вода ушла в отлив, и июль наполнял легкие солоноватым воздухом. Веберу хотелось вернуться к чистой науке, отстраниться как можно дальше от неопределенного, массового рынка популяризации. Тут ему пришлось попотеть. Крутой поворот с Дайк-роуд привел к заросшему тростником устью реки. Сила тяжести протянула его вдоль канавы, в которой шпионы Джорджа Вашингтона, завербованные из жителей Сетокета, развешивали по ночам фонари, подавая сигналы через пролив, в Коннектикут; в те времена террористы считались героями. Велосипед с опасной скоростью понесся по приливной насыпи. В какой реальности написанная им книга тождественна той, о которой он только что прочитал?
Он оглянулся через правое плечо. Гавань Сетокет сверкала в лучах полуденного солнца. По нефритово-голубой бухте скользили, расправив крылья, парусные лодочки. В такой день может случиться что угодно. Раздался гул парома, ходившего по заливу, – мигрирующий гигант возвращался в гавань. Веберу нравилось жить на Лонг-Айленде. И он обязательно повеселится от души в свой день рождения.
Тур-менеджер в целости и сохранности доставил их в Италию. Вебер стоял на Понте-Веккьо и разглядывал выстроившиеся за столетия вдоль моста бутики. Краткая история капитализма: начинается все с мясных лавок, они сменяются кузницами и кожевенными мастерскими, затем идут ювелирные, после – магазины коралловой бижутерии и галстуков, в которых цены достигают значений средней недельной зарплаты. В толпе, галдящей на десятке языков, он наблюдал, как Сильви, опьяненная свежими купюрами евро и флорентийским солнцем, осматривает витрину с часами Nardin. Просто так, в шутку, радуясь, что удалось выбраться в путешествие, изображая из себя героиню вымышленной истории.
Накануне они побывали в соборе Санта-Мария-дель-Фьоре, но Вебер с трудом припоминал детали внутреннего убранства. Ранее утром она спланировала программу на вечер – они пойдут в оперу на «Возвращение Улисса на родину» Монтеверди.
– Ты серьезно? – спросил он.
– А что? Ты ведь знаешь, мне нравится опера эпохи Возрождения.
Он не стал спрашивать, как давно. Вряд ли бы вынес ответ. Так что теперь изучал жену на фоне снующей толпы. Издалека, под определенным углом она походила на японскую туристку. Отпуск в самой любимой на свете стране словно стер с нее прожитые десятилетия. Она снова стала девушкой, на которой он собирался жениться; девушкой, для которой миллион лет назад с друзьями исполнил по телефону студенческий хоровой номер-валентинку, мелодия – Шуберт, слова – Билли Шекспир.
Кто Сильвия? И чем онаВсех пастушков пленила?Умна, прекрасна и нежна,Велением богов данаЕй чар любовных сила.[6]Вдоволь нахохотавшись, молодая Сильви отчитала их за то, что не пригласили ее в хор. «Так, а теперь давайте с самого начала. Выделите и мне партию».
И вот она – прежняя Сильви, спустя многие годы все еще странствует с ним бок о бок. Но как они перескочили от прошлого к настоящему, Вебер объяснить не мог. Он помнил почти все города, в которых они отдыхали, и даже даты, а также увиденные достопримечательности. И вот они во Флоренции в разгар лета. Уже на стадии планирования они понимали, что это безумие. Но свободное время у них совпадало только в июне, да и жаркая, душная толчея прямо-таки заряжала Сильви счастьем. Она повернулась и смущенно улыбнулась ему, осознав, как долго рассматривала витрины. Вебер изо всех сил попытался улыбнуться в ответ, но не решился сделать шаг в поток зевак на старом мосту. «И вдруг прозрел он и, любя, в ее глазах остался».
«Таймс» опубликовали рецензию прямо перед их вылетом. Он прочитал ее за завтраком, под увещевания Сильви выехать в аэропорт пораньше.
– Возьми с собой, – сказала она. – Журнал – не книга, не тяжелый.
Он не хотел ничего брать с собой. Они ведь едут в Италию. Рецензии туда не приглашали. К моменту прибытия в аэропорт Ла-Гуардия он начисто переписал статью в мыслях и уже не помнил, что есть оригинальный текст, а что – его выдумки. Но одно знал точно: «Таймс» прямо-таки вторили «Харперсу». Любой, кто прочитает обе статьи, сразу заметит схожесть.
Он позвонил Каване из аэропорта.
– Не волнуйтесь, Джер, – сказал редактор. – Странное сейчас время. Все ищут, на кого бы спустить собак. Книга отлично продается. И повторяю: что бы ни случилось, мы вас поддержим очередным контрактом.
Садясь в Риме, Вебер всерьез рассматривал эмиграцию. Негодование перешло в сомнения: а что, если «Таймс» ничего не скатали? Вдруг это обычное совпадение? Из-за этих мыслей экскурсии отошли на второй план. Следующим вечером в Сиене они с Сильви поссорились. Нет, не поссорились. Случилось недопонимание. Сильви проявила немыслимую благосклонность и отказалась поддаться отчаянию за компанию.
– И все же кое в чем они правы, – произнес Вебер. – Если руководствоваться сильно искаженным и предвзятым взглядом, моя книга и вправду может сойти за попытку обогатиться за счет чужих болезней.
– Чушь собачья. Ты являешь миру истории людей, о которых никто и никогда не рассказывает. Показываешь, как узко мы мыслим.
Да, именно так он все эти годы определял цель своих трудов.
– Ты устал. Не отошел от перелета. А мы еще и сразу по чужой стране начали мотаться. Неудивительно, что тебя одолели сомнения. И вообще, все не так уж и плохо. Представь, если бы тебе наемник Медичи за книгу нож в спину всадил. Все, abbastanza [7].Чем хочешь завтра заняться?
Как раз-таки этот вопрос Вебера и волновал. Что же делать завтра, через день и после. Успешных книг можно больше не ждать. Работа в лаборатории – тоже так себе вариант. Общее настроение исследовательской группы успело измениться: от коллег исходила нетерпимость к его низкотехнологичному, простонародному предвзятому подходу; они жаждали более глубоких исследований, соблазнительных снимков нутра мозга в высоком разрешении. Вебер стал для них обычным популяризатором. Точнее, корыстным популяризатором.
После недельной ангедонии он вдруг начал питать слабость к итальянским ликерам с причудливыми этикетками девятнадцатого века, словно ностальгирующий пьяница во втором поколении, вернувшийся на родину. Старые здания в
