Моя мать прокляла мое имя - Анамели Сальгадо Рейес

– А потом?

Ангустиас вздыхает и медленно садится.

– А потом я забеременела. Она была в ярости. Это же такой грех. Она переживала, что скажут люди, и… о деньгах тоже переживала. Мама сама выросла в семье с огромными финансовыми проблемами. У моей бабушки была куча долгов. Маме пришлось многим пожертвовать, чтобы не оказаться в такой же ситуации. Думаю, она почувствовала, что снова рискует в нее попасть, и все по моей вине.

Ангустиас впервые говорит об этом вслух. Раньше такие мысли крутились в ее голове, никак не развивались и ни к чему не приводили. Возможные объяснения, почему ее мать была именно такой, колебались от Она просто ужасный человек до Она меня ненавидит. Ангустиас не желает раскрывать Эмилио эти потенциальные причины. Возвращение в дом Ольвидо пробудило в ней христианский комплекс вины, к тому же, как на следующий день после их приезда заметила Фелиситас, не уважать родителей, в том числе плохо о них отзываться, это son cosas del diablo. Однако прошлое Ольвидо – более безопасная территория. Судьба, в отличие от злобного характера, сложна и неизбежна. Разве Ольвидо виновата в том, что родилась у нерадивой матери, как и Фелиситас – в том, что родилась у чересчур безрассудной?

– Не могу представить Ольвидо в гневе, – говорит Эмилио.

– Ну тогда ты просто не знал мою мать, – смеется Ангустиас. – Похоже, никто здесь ее не знал. – Произнесенные слова кажутся ей какими-то неправильными. Возможно, все было наоборот.

– Значит, она тебя выгнала?

– И да и нет. Она велела мне уходить. Потребовала, хотя, если бы я не ушла, она бы точно не стала вышвыривать меня из дома. Но к тому моменту она уже эмоционально от меня отгородилась.

– Сочувствую. – Эмилио ободряюще сжимает руку Ангустиас. – Наверное, было тяжело уходить с ребенком в никуда. Или тебе было куда пойти? (Ангустиас мотает головой.) А отец Фелиситас? Можешь не отвечать, если не хочешь.

– Отец Фелиситас исчез из моей жизни в тот же день, когда я ушла из дома, – говорит Ангустиас. – Мы поссорились. Кто-то наплел ему про мои измены, что было неправдой, но это не имело значения. Думаю, это был просто предлог. Он успел от меня отдалиться. Его родители не одобряли меня и мою беременность. Видимо, когда у меня начал расти живот, до него дошло, что родители правы, что у нас будет ребенок, что его жизнь будет трудной, бла-бла-бла. К концу беременности мы все чаще ссорились по пустякам, а после рождения Фелиситас стали ссориться постоянно, так все и шло, пока не случилась наша последняя ссора, та, когда он… – У Ангустиас перехватывает дыхание. – Он ударил меня. Сильно. Всего один раз, но даже одного раза достаточно. Я боялась, что он что-то сделает Фелиситас.

– Он посмел ее тронуть?

– Нет, но я не собиралась рисковать. Я предупредила соседей, а они вызвали полицию. Зря, конечно. Я не хотела, чтобы полиция вмешивалась. Сказала им, что все это недоразумение, просто подростковые разборки. Надо было, чтобы они ушли, пока не вернулась мама. Я не хотела, чтобы они задавали ей вопросы и… Мама так на меня разозлилась, хотя все это произошло не по моей вине. Она все повторяла: «Кто его выбрал? Кто с ним переспал?» А потом она предложила… она…

По щекам Ангустиас текут слезы, губы дрожат, но она не может перестать говорить, пусть и не уверена, что ее вообще можно понять. Новое предложение начинается раньше, чем заканчивается предыдущее. Голос то высокий, то низкий, то монотонный. Слова выпрыгивают пузырящимся потоком, как будто их произносит маленькая Фелиситас.

– Она сказала, что мне будет слишком трудно, что…

Ангустиас закрывает лицо руками, словно пытаясь остановить слезы. Но рыдания не утихают. Воспоминания вырываются наружу, унося печаль и гнев из ее переполненного сердца.

– Сочувствую, – повторяет Эмилио.

Ангустиас кивает, будто соглашаясь, но она вовсе не сочувствует себе нынешней. Сейчас у нее все хорошо, так будет и впредь. Она в небольшом ресторанчике, ужинает тем, что обычно едят на завтрак, в компании доброго друга, который готов ее выслушать, а ее дочь дома, в безопасности, с полным холодильником еды и книгой на коленях. Вполне хорошая жизнь. Это ее подростковое «я» застряло в бесконечной череде ссор. Это мир той девочки-подростка наполнен красной и синей аурой. Это его уже слишком поздно спасать, и слишком поздно спасать ее мать.

Как же сильно Ольвидо хотела спасти себя-подростка, если возвращение в Мексику стало ее предсмертным желанием! Но что бы это изменило? Виктории давным-давно нет в живых. Ее дом, скорее всего, продан, разрушен или заброшен до такой степени, что его поглотила природа. Там ничего и никого не осталось.

Ангустиас не может совершить ту же ошибку. Ей нужно оставить прошлое в прошлом. Не думать бесконечно о своем детстве, о матери или о детстве матери. Она не одна, и она любит Фелиситас больше, чем себя.

– Что ж, – с улыбкой говорит Ангустиас. Она сморкается в салфетку и вытирает слезы кончиками пальцев. – Если мы хотели привлечь к себе внимание, думаю, нам это удалось. – Она оглядывается по сторонам и снова сползает ниже, чтобы не видеть ужасные пятна цвета индиго, разбрызганные по всей комнате.

– Хочешь, давай уйдем? – шепчет Эмилио.

Сделав глубокий вдох, Ангустиас решительно расправляет плечи.

– Нет уж, – заявляет она, решая, что не будет зависеть от чьих-то оценок и жалости и бояться чьих-то планов на свой счет. Она не из тех, кто сбегает. – Давай закажем еще кофе. Я угощаю.

Глава 51

Ольвидо

Первые восемь месяцев беременности по утрам и вечерам у Ольвидо Оливарес возникало нестерпимое желание съесть листья нопаля. Все началось с крошечного ростка, принесшего с собой это чувство. Он глубоко укоренился в розовых стенках ее живота, проник в вены. Ольвидо была рада новым и не особо приятным ощущениям. Она прекрасно понимала, что происходит. Прежде чем у ростка появились ручки и ножки и ему дали имя Ангустиас, он успел попробовать вожделенный землистый вкус с самыми разными добавками и в самых разных блюдах. Росток наслаждался нопалем с яйцом, нопалем в тако, нопалем в сальсе, нопалем в фасолевой запеканке, нопалем в супе, нопалем с говяжьим фаршем, нопалем с чоризо и просто нопалем. Росток был счастлив.

Счастлива была и Ольвидо. Ее ребенок уже ел овощи, его даже не приходилось упрашивать. Помимо свидетельства о хорошем здоровье такое пристрастие могло указывать на колючий нрав, что большинство родителей восприняли бы как предупреждение о грядущих неприятностях,