Создатель эха - Ричард Пауэрс
Карин разглядывала Марка через кухонное окно. Он сидел в кресле на веранде, прижимая ко лбу кубик льда. Мучился над именем, пытаясь вписать долгое прошлое в пять секунд мимолетного, происходящего настоящего. Женщина, притворяющаяся сестрой, встречается с парнем, который давным-давно, в совсем другой жизни был верным другом. Который давным-давно крутил с настоящей сестрой. Невозможно такое осмыслить. Скольких еще ему придется вычислить за все отведенное на земле время?
За ужином они решали, на кого Америке стоит напасть далее. Дуэйн и Марк предлагали страны, а Томми судил, как сложно их будет уничтожить, Бонни – раскрашенный дагеротип со стейком на бумажной тарелке на коленке – внимательно их слушала, словно запоминала сценарий для работы в арке через трассу.
– Вот вам не жалко их? Иностранцев?
– Что же, – неуверенно ответил Рупп. – Они ведь тоже не белые и пушистые.
– Преподобный Билли говорит, что вся эта история с Ираком предсказана в Библии, – добавила Бонни. – Такое обязательно случается перед концом.
Карин предположила, что каждая сброшенная бомба лишь порождает больше террористов.
– Боже, – покачал головой Марк. – Ты еще большая предательница, чем сестра. Начинаю думать, что ты вообще не связана с правительством!
Мормонский табернакальный хор выдохся, и его заменили чересчур позитивным христианским кантри-роком. Соседи, устроившие пикники на лужайках, выкрикивали праздничные поздравления. Солнце исчезло за горизонтом, отовсюду полезли насекомые, и в темном небе распустились первые разноцветные вспышки. Первый День независимости после терактов. Лениво взрывающиеся салюты были, казалось, совсем не к месту и в то же время демонстрировали стойкость народа. Томми Рупп поджег дюжину «Взрывающихся террористов», купленных в придорожной палатке недалеко от Платтсмута: разноцветные фигурки Хусейна и Бен Ладена со свистом взмывали в небо и разрывались на цветные ленты.
В мерцающем свете Карин наблюдала за братом. Он устремлял глаза к небу, вздрагивал от каждого взрыва, а затем хихикал над испугом. На лице – то зеленом, то синем, то красном – застыло то же изумление, что и на лицах жителей Фэрвью, наблюдавших шквал света, который больше не могли себе позволить и без которого не могли жить. Наблюдала, как он оглядывается по сторонам, окрикивая друзей в поисках поддержки, которой они не могли дать. Во время распада огромной хризантемы он обернулся и поймал ее пристальный взгляд. И подобно яркой вспышке в небе, в его глазах на секунду загорелся огонек понимания: «Ты тоже чувствуешь себя чужой, да?»
В конце июля жизнь Вебера коренным образом изменилась. Жалобную трескотню, донесшуюся из-под груды одежды, он сначала принял за живое существо. То Сильви с енотами на чердаке, то вот нашествие сверчков. Но ритмичность звуков напомнила о существовании сотового. Он выкопал заливающуюся трубку и приложил ее к лицу.
– Вебер.
– Папуля, поздравляю с твоим днем.
– О, это ты, Джесс! Привет.
Дочь поздравляла с пятьдесят шестым годом из астрономической обсерватории в Южной Калифорнии. Джесс никогда не забывала о формальностях, какими бы натянутыми между ними ни были отношения. Она прилетала на три-четыре дня каждое Рождество; посылала подарки в дни матери и отца – фильмы и музыку, – тщетно пытаясь приобщить родителей к поп-культуре; даже помнила дату годовщины родителей – а ведь таким не утруждается ни один уважающий себя ребенок. И обязательно поздравляла с днями рождения, хоть звонки выходили и неловкими.
– Чего удивляешься? На экране ведь высвечивается имя звонящего.
– Изыди, Сатана, и слышать об этом не хочу. И откуда ты знаешь – может, я с другого телефона говорю?
– Папуль, ну ты глупость ляпнул.
– Ох, и правда. Заговариваюсь. В чем дело? Почему звонишь по мобильному?
Как всегда, начал не с той ноты. И не в той тональности.
– Подумала, тебе будет приятно получить поздравления от дочки.
– Не привык еще к рингтону.
– Не пользуешься телефоном? Жалеешь, что я тебе его купила?
– Пользуюсь, конечно. Звоню твоей матери из поездок, например.
– Пап, если тебе не нравится, можешь вернуть в магазин.
– Кто сказал, что не нравится?
– Попроси маму. Она в курсе, как устроена торговля.
– Мне нравится телефон. Очень удобный.
– Отлично. Послушай, я решила предупредить, чтобы ты потом не бухтел: хочу тебе на Рождество DVD-плеер подарить.
– А что не так с кассетами?
Джесс фыркнула.
– Сколько там тебе исполняется уже?
– Не знаю, мы больше не считаем.
Услышав голоса друг друга, они будто снова перенеслись в прошлое, где ему было тридцать, а ей – тринадцать.
У Джесс всегда были трудности с выражением мыслей. Она предпочитала цифры. Но общение по телефону ей нравилось. Безупречная, точная технология. В подростковом возрасте у нее, как и у всех, был телефонный период – долгие, молчаливые созвоны с подругой Гейл; Джесс играла в тетрис, а Гейл смотрела кабельное, которого, к счастью, у Веберов не было. Размеренное дыхание в трубке изредка прерывалось репликами о поставленном рекорде или расспросами о сюжете: «Он ее поцеловал? Куда? Зачем?» Сильви каждые полчаса напоминала: «Девочки, вы либо разговаривайте, либо прощайтесь».
Привычка у Джесс так и осталась, только вместо тетриса она теперь играла с данными телескопа «Хаббл». Вебер слышал, как она проводит вычисления, тихо щелкая клавишами. Наверное, подавала заявку на гранты или запрашивала огромную цифровую астрономическую базу данных. В молчании прошло еще несколько секунд. Наконец, Вебер спросил:
– Как продвигается поиск планеты?
– Хорошо, – еще один щелк. – В августе поеду в обсерваторию Кека. Будем думать, как дополнить метод лучевой скорости… Но тебе вряд ли это интересно.
– Вообще-то интересно. Нашла какой-нибудь маленький и теплый шарик с водой?
– Нет. Но обещаю найти тебе с десяток на выбор, когда меня возьмут на должность.
– Все нужные формы заполнила?
Она вздохнула.
– Так точно.
Отец беспокоится за документы одной из восходящих звезд космологии.
– Как новая инсулиновая помпа?
– Боже, это лучшее вложение, хоть и стоило как две мои зарплаты. Просто небо и земля. Я себя другим человеком ощущаю.
– Правда? Замечательно. Значит, про гипогликемию можно забыть?
– Не совсем. Иногда в меня все еще вселяется Зуул. Треклятый дьволенок. На прошлой неделе напал на меня посреди ночи. А так его давно не было. Мы так перепугались.
«Назови ее по имени», – молился про себя Вебер. Но Джесс все никак не называла.
– Как, кстати, поживает… Клео? – сказал он в итоге.
– Папа! – упрек с каплей смеха. Он поблагодарил экраны по ту сторону трубки за то, что на секунду отвлекли дочь. – Вот, сначала спрашиваешь меня о собаке, а потом о единственной подруге?
– Что ж, – сказал он. – Как там твоя подруга?
Калифорния ответила долгой тишиной.
– Ты забыл ее имя.
– Не забыл. Из головы вылетело. Вот спроси меня о чем-нибудь. Я много помню. Родилась она в Бруклине, Массачусетс. Колледж Холи Кросс, затем Стэнфорд. Диссертация о французской колониальной политике в странах к югу от Сахары…
– Это называется «вытеснение», пап. Забываешь все, что приносит дискомфорт.
– Знаешь, Джесс, я всерьез начинаю волноваться. Дело не только в именах. Я иногда удивляюсь своим же записям.
– Как ты сказал в одной из своих
