Пишущая машинка. Рассказы - Михаил Сергеевич Максимов
Закрыв холодильник, я пошел спать, прихватив с собой ломтик колбасы. Наверное, стоит прекратить эти ночные перекусы. Ведь в темноте, когда вокруг не единого звука, в голову такое взбрести может! Иногда, открывая холодильник я слышу какое-то ворчание, иногда сопение, и реже – топот. То и дело одергиваю себя – ну кто же может жить то в моем холодильнике? Ночь – чего только не почудится. Сладко зевнув, бухнулся на кровать и мгновенно провалился в сон.
Черно-белый
– Где она? Где? – продолжал я спрашивать своего пса Мухтара. Пёс виновато поджал уши и в недоумении попятился в угол комнаты. Я искал везде, где мог: за диваном, под диваном, под кроватью, за шкафом, под ковром, и даже несколько раз заглядывал в холодильник. Туалет, ванная, спальня, зал, кухня, балкон, коридор – пусто! Квартира в процессе моих поисков стала напоминать развалины Древнего Рима, будто бы археологи минуту назад вышли на перекур.
– Мухтар, помогай мне! – крикнул я на пса.
В ответ пёс лег на пол и обиженно положил голову на свои большие мохнатые лапы.
– Вот только давай без этого. Знаю я тебя. Провинился и делаешь вид, что ты тут совсем не при чём. Чёрт, чёрт! Я уже опаздываю…
Изнуренный своими поисками, я сел на табурет, обхватил голову руками и уже был готов расплакаться. Без своей волшебной палочки я, как без рук. С ней же, стоит мне сделать взмах и подо мной все стихии этого мира, воздух сотрясается от грохота, а глаза людей рядом наливаются страхом и безысходностью. Какой же я жалкий сейчас… Жалкий и ничтожный.
– Гав! Гав!
Я убрал руки от лица, смотрю на собаку – Мухтар держал в зубах вчерашний полупрозрачный пакет из-под покупок. На его дне проглядывались очертания моей палочки.
– Мухтар! Мухтар! Ты мой самый чудесный пёс! – я бросился к собаке и стал обнимать его, энергично трепать за ухом. Потом я достал палочку из пакета, поцеловал её и вприпрыжку побежал одеваться.
Перед выходом из дома еще раз посмотрел в зеркало. Отличный вид – китель, фуражка, звезды на погонах блестят, палочка приятно греет ладонь, наполняя всего меня силой.
– К труду и обороне готов! – отчеканил я и отдал честь отражению.
Где-то в Сибири
– Если вспомнишь два самых страшных сна, я дам тебе конфетку.
– Так, нужно подумать, а конфетка вкусная?
– Очень вкусная. Как хрен моржовый.
– Вот спасибочки. Ты же разбираешься в хреновых вкусах. Я другого и не ожидал. Ожидал. Слушая, слово «ожидал» не от слова «жид»? Раз ты мне конфетку просто так не хочешь дать?
– Я все съел. Сны?
– Подожди, удобней устройся в своем кресле. Где вы их берете? Есть в этой Вселенной один магазин под названием «Отвратительные неудобные кресла от Михалыча». Именно в нём вы постоянно отовариваетесь?
– Сны. Я жду. Самые страшные.
– Хитрый какой. Ладно. Первый. Я умер.
Пауза.
– Это всё?
– Нет, конечно! В общем, я умер, но как бы жив остался. Хожу, ем, дела делаю и разлагаюсь при этом. И черви белые из-под кожи лезут. И в очередной раз достаю такого червяка из бедра и понимаю – я же дохлый. Проснулся сразу.
– Ты хотя бы не Лениным был во сне?
– Твои шуточки иногда как твои новости по федеральным каналам…
– В смысле?
– Такое ощущение складывается, что в комнате собралась компания друзей, кто-то пернул и никто не признается. И не смешно и неприятно.
– Я в КВН играл несколько лет.
– Оно и видно, не наигрался.
– Стоп! Первый сон я услышал, второй?
– Второй… второй. Так… Сколько у нас есть времени?
– Минут двадцать, судя по траектории запуска.
– Тогда так. Я рассказываю про второй сон. Ты даешь конфетку, я знаю, что ты одну заныкал. Мы несемся в капсулу и пробуем ещё раз её запустить?
– Ты оптимист, как я погляжу. В какой? В пятисотый раз? Долбанная капсула не оживет.
– Во мне чувство неудовлетворённости граничит с бюрократическим чувством. Готов запускать, запускать и запускать, вдруг и получится.
– Не могу не согласиться с твоим мировоззрением, как у святого. Второй сон…
– Во втором сне я осознал, что один во всем мире.
– Банальность какая. Страх перед смертью и одиночеством. Не ожидал.
– Да брось ты! Человеком движут разные силы: любовь, корысть, доброта, зависть много ещё чего. Но страхи не могут быть банальными. Даже если похожи. Смерть это…
– Конец? Начало чего-то другого? Оставь свои индуистские проповеди.
– Я и не хотел определение давать. Смерть – это маленький биологический финал.
– Не хотел, а дал.
– Дай закончить! Биологический финал и должен сам по себе внушать страх. Особенно для человека. Мы с тобой мыслим, осознаем существование. В жопу философов прошлого и будущего. Если наше осознание бытия окончится, мы не сможем творить. Творить ту же херню, что и до этого. Мы боимся остановки. Это как игрушку любимую отобрать. Только игрушка это образная «херня» что мы творим.
– А ты сам в КВН не играл? Или стендапом баловался?
– Я читал. Много.
– Скажи «много» несколько раз подряд.
– Многомногомногомногомногомного… Черт. Как я попался на эту бредятину? Слушай, времени всё меньше.
– Сон. Одиночество. Подробности и побежим.
– Комбез надевай, пока рассказываю. Во сне проснулся на диване и потянулся к пульту телевизор включить…
– Кислород проверил?
– Восемьдесят процентов, достаточно. Час назад проверял. Так вот, тянусь к пульту, а стол удлиняется и удлиняется. Не дотягиваюсь. И тут я уже на улице, в старой части города, на Гоголя. Там ещё деревянные двухэтажки резные. И никого кругом. Прохожу квартал по Ленинскому проспекту, а там машины пустые стоят. В некоторых двери открыты. И тут меня накрывает ощущение полного одиночества. Я один и никого больше вокруг нет. Я кричал во сне. И кричал проснувшись.
– Блин, куда без этого? Но это же страшно. Отсутствие социума рядом с тобой. Меня бы это тоже напугало.
– Четыре минуты. Похоже, новый движок поставили. Ускоримся.
– Бежим?
– Вперед, мой пугливый друг. Держи конфетку, касатик. Сосательная. Если капсула в этот раз запустится, я тебе каждый месяц буду их присылать. В качестве сосательной благодарности за не убиваемую надежду в будущее.
– Я бы такие конфеты нашему правительству отправлял. Со вкусом дерьма. Быстрее, быстрее…
Ракета «Дон-диги-диги-дон» влетела в станцию наблюдения с идеальной точностью. Взрыв, огненный шар и туман из пыли. Командиру звена «Освобождения от свободомыслия» рапортовали:
– Станция уничтожена, персонал уничтожен, дальнейшее продвижение вглубь страны осуществимо.
Командир довольно подкрутил тонкие усы.
Спасательная капсула была настолько маленькая, что не попала в диапазон радаров. Она медленно удалялась от места взрыва в безопасные нейтральные пустоши.
– Твой оптимизм да Богу в уши.
– Ты и в Бога уверовал?
– Как тут не уверовать. Если чудеса такие…
– Не знаю, где ты еще найдешь столько конфет, но ты обещал.
– Перед смертью можно много наобещать.
– Пау, пау, пау… Так и ты тоже её боишься? А всё пытался меня вывести.
– Я смерти давно не боюсь. Я её уважаю и принимаю. Проверь датчик навигации, слева от плеча моргает.
– Три, девять, двенадцать.
– Летим по курсу.
– Ну и слава Богу. Хоть где-то летим по курсу.
– А помнишь, ты мне стих читал? Ты его ещё не забыл?
– Да, слушай.
Красный круг на окне,
напоминание
О выходе
Из поезда сразу к небу,
Деревьям, домам, незнакомцам
Становится тесно в теле
Провода словно змеи, от столба
К столбу, с двух сторон
Преследуют, пожирая солнце.
И в красный круг на окне
Смотрю и смотрю в полутьме,
И в красный круг на окне,
Смотрю,
