Пишущая машинка. Рассказы - Михаил Сергеевич Максимов
– Кого? Чего? На себя посмотри, батальон-земляной.
Разногласия были настолько сильны, что у соседей снизу тянулась рука вызвать полицию. Но что-то как всегда мешало и не хотелось лишних хлопот. И спустя время квартира 36 затихала, чтобы на следующий день разразиться новым скандалом.
На балконе квартиры 23 неизменный торшер с цветами. Пять таких опухолей с пахучими цветами. Их садили не для эстетики, конечно. Не для аромата. А только потому, что так надо было. Садили же в прошлом году? Садили. Вот и сейчас посадим. Главное, чтобы было. И на это «главное, чтобы было» откликалась в ночи калитка:
– Квиииииииич – Бам!
– Квиииииииич – Бам!
девочки с бабушкой (или Деепричастие)
С самого утра, как так можно? День наперекосяк. Сначала носки никак найти не могла, потом злой кот утащил ободок и пришлось минут двадцать его искать. А ещё бабушка на завтрак приготовила не вкусную, но очень ПОЛЕЗНУЮ овсяную кашу.
На часах ещё не было и десяти, а девочка с необычным именем Дея, сидела за столом насупившись, кое-как ковыряя ложкой в тарелке с кашей.
– Давай, давай, кушай. Каша сама себя не съест. – заметила бабушка Деи.
– А вот возьмет и съест! – буркнула недовольно девочка. А потом наклонила голову так сильно над тарелкой, что светлые кудри кончиками окунались в кашу.
– Дея, ты волосы, что ли кормишь? Сядь ровно, у нас дел сегодня много. Ещё не хватало тебя отмывать.
Дея подняла голову и заметив суровый взгляд бабушки взяла салфетку и убрала кашу с кончиков волос. И даже целых три ложки засунула в рот и демонстративно пожевала, чавкая. Дея вообще-то очень любила бабушку. А кроме бабушки у неё никого теперь не было. Просто день с самого утра был наперекосяк, поэтому можно было повредничать.
– Всё, заканчивай. Айда собираться. – сказала бабушка и вышла в спальню.
– Я кашу больше не буду! – крикнула вслед Дея.
Из спальни, сквозь шорох ответила бабушка:
– А я таки поняла, поставь у раковины, я приберу. Одевайся.
Пока Дея одевалась, бабушка всё убрала, послушала новости по радио, покормила Стёпку, рыжего и неугомонного охотника на носки кота. И несколько раз успела повздыхать, как умеют все бабушки:
– Ой Дея, ну копуша, копуша…
– А я всё слышала. – заявила девочка, выйдя одетая из комнаты.
Бабушка осмотрела Дею с ног до головы, утвердительно кивнула и улыбнулась.
– Ну вот, другое дело, красавица, вся в маму… – сказала бабушка и осеклась на мгновенье, думая о чём-то своем. – Обуваться.
Дея и правда была красавицей, особенно в этом зелёном платье и косички сама заплела аккуратно. Бабушка тоже была красавицей в ажурном голубом сарафане, только пожилой красавицей. Уже обуваясь в коридоре, бабушка вдруг ойкнула:
– Ой, забыла совсем. – и обутая побежала в спальню. Через минуту выйдя с платком в руках.
– Платок тебе забыла.
– И кто из нас теперь копуша? – улыбаясь спросила Дея.
– Я тебе поерничаю, бабушке можно. У неё память уже не та, столько лет всё запоминать.
Бабушка с Деей вышли из дома. Сегодня у них много дел: и на рынок успеть, и на почту, но перед этим зайти в храм. Помолиться, свечки поставить за маму и папу девочки. Причастие пройти. Батюшка в первый раз как узнал имя девочки, так и не сдержался:
– Это получается Дея на причастие пришла. Так это целое Деепричастие выходит.
А вечером бабушка почитает Дее что-нибудь про приключения, далекие страны. Что-нибудь с хорошим и светлым концом.
Например, как этот.
с другой бабушкой и музыкой
Сидишь на лавочке возле кофейни, сытый, на солнышке греешься, и так ленно становится, что даже наушники не хочется из рюкзака вытаскивать. Вроде как лишние движения тела нарушат это умиротворение. А тут рядом, на тележке с колесиками, переделанную в сиденье, садится бабушка в красном платке. Ставит возле – коробку под мелочь. В руках у неё балалайка, которая старее самой бабушки выглядит, скотчем перемотанная. И вот начинает она играть, плохонько так, и голоском тоненьким подпевать, а слов не разобрать. Но та мелодия и метафизическая песня, сквозь тебя начинают протекать. Школьники проходят – косятся неловко на бабушку и смеются. Молодые парочки проходят и не останавливаются. А иногда, всё-таки кто-то замрет на полпути, и сам почувствует, как эта песня куда-то глубоко в тебя смотрит. На секунду. Но бояться люди этого проникновения, откупаются мелочью в коробку, идут дальше. А на тебя вдруг тоска такая накатится. Такая тоскливая, как, например, горе какое было у тебя, слезы все уже выплакал и нечем плакать. И вот такое состояние. А солнце такое же яркое и люди улыбчивые кругом, но на душе серость непроглядная поселилась. Докуриваешь сигарету, мелочь находишь в кармане и сам ей кидаешь в коробку, в надежде откупиться. Да только не получается сразу. Идешь медленно и чем дальше – тем громче песня внутри отдается, хотя по законам физическим наоборот должно быть.
Но спустя время, долгое и тягучее – песня отпускает.
Отпускает.
почти опять с самим собой
Двухэтажки на Потоке – как киты, выброшенные на берег. Дома уже разлагаются: из стен и крыш вываливаются ребра и внутренности. Попал сюда случайно. Переехал из другого города и знакомый предложил дешевый вариант. В двушке – в одной комнате семейная пара, из-за работы почти никогда не видевшие друг друга, в другой комнате мой знакомый и его друг. Спал на полу. Надувной матрас очень любил к утру сдуваться, не смотря на все мои попытки его заклеить. С другой стороны —всех нас к земле тянет. Возле дома был магазин. День через день ходил туда за покупками, пока не услышал в новостях – как двое незнакомцев поругались в очереди, один дождался второго у входа и, пырнув ножом насмерть, сбежал. После этого я предпочитал ходить в магазин через пять домов от этого, хотя прекрасно понимал – смерть если захочет найдет тебя везде, как бы ты от неё ни прятался по магазинам, по больницам, по квартирам. Она приходит неожиданно, и ты тем не менее стараешься не участвовать в этой «неожиданности».
Как-то раз в одному из сожителей пришли гости. Три бывших зека. Им нужно было где-то«перекантоваться», «пустить мудя» до тех пор, пока они не решат свои «мутки». Словарный мой запас обогатился, хоть я и отказался принимать участие в попойке, тонкая кухонная дверь позволяла улавливать все тонкости общения этой компании. Посиделки были дикие. Я слышал, как всю ночь на кухне падала мебель, бились в пьяном угаре тарелки и лица. В четыре часа утра я проснулся от тишины и запаха газа. Когда я зашел на кухню или вернее в то, что от неё осталось – я увидел, как зек по кличке Стальной пытается отварить пельмени. Остальных не было, видимо ушли за добавкой. Стальной пробовал разжечь конфорку неработающей зажигалкой. Рядом в кастрюле плавали в холодной воде пельмени. В мягкой форме, сказав Стальному, что ему нужно поспать – я забрал зажигалку. Стальной смутными, будто у мертвой рыбы, глазами, сел на лавку и закимарил. Я выключил газ, открыл все окна и, дождавшись пока запах газа не улетучится, лег спать. В седьмом часу мне нужно был вставать на работу. Умывшись и заглянув на кухню, яс удивлением обнаружил спящего за столом Стального с недоеденной тарелкой вареных пельменей. Рядом у плиты валялся коробок спичек. В этот момент я осознал, что тот, кто за мной следит наверху, наверняка, и сам в ахе от того места, куда я попал.
Через два месяца я съехал. Сквозь спайсовые трипы, вечерние драки под окнами и странным контингентом в квартире, в качестве гостей. Я знаю, что сожители ещё какое-то время даже делали восстановительный ремонт, на котором настоял хозяин квартиры, но поможет ли ремонт выброшенному на берег киту? Как можно заделать ребра и вернуть высыпающееся органы из нелепых двухэтажек? Зато если меня спрашивают: Правда ли на Потоке так опасно жить? Я отвечаю: нет. А про себя думаю – после такой жизни, многое уже перестает быть таким страшным.
