Детство: биография места - Харри Юджин Крюс
Когда подобный человек говорил тебе, что Бог, клянусь Богом, скоро придет, возможно даже этой самой ночью, чтобы коснуться тебя Своей Любовью, если ты не вернешься в дом Иисуса прямо сейчас! ты не спорил, не сопротивлялся и даже не думал ни о чем подобном. Ты просто обсирался в штаны, вставал и, шатаясь, брел по проходу к алтарю, ослепленный слезами и ужасом.
Но я всегда знал, что когда-нибудь мне придется взаимодействовать с Богом. Всю свою жизнь я наблюдал, как люди исполняли волю Его: теряли сознание, кричали, плакали и катались по полу. Пришла моя очередь и я выжил. Осталось только это, и я выскользнул в ночь. Я не помню, о чем я думал и думал ли вообще. Но пока Бонхед следил за старшей сестрой маленькой девочки, которую мать послала ее искать, я в бреду, переполненный Богом и яростью, отвел эту девочку на темное заднее крыльцо церкви. Я не понял, когда все закончилось, дала она мне это или нет. Но мы с Бонхедом почти сошлись в уверенности, что это случилось. Она плакала, ведь я не только порвал ее хлопковые панталоны, но и выбросил их за забор, и она не знала, что сказать маме.
Я испытал огромное облегчение, оказавшись в один и тот же час на правильной стороне — Бога и маленьких девочек. Той ночью я вернулся на ферму и заснул сном человека, примирившегося с миром. Он прекрасно относился ко мне весь год, пока репа и капуста зеленели зимой и умирали по весне, пока цыплята подрастали и цапались во дворе с петухом, и пока Пит становился на еще один год седее, на еще один год медленнее.
Однако с самого начала я хотел рассказать кому-нибудь о девочке и Боге, кому-нибудь взрослому. Я не знаю, почему мне хотелось поделиться этим именно со взрослым — возможно, я желал получить подтверждение, что все сделал правильно. Какой бы ни была причина, с течением недель и месяцев желание высказаться обострялось все сильнее. Былая уверенность в собственной правоте медленно сходила на нет. Я перестал нормально спать. Я все чаще просыпался во дворе или в поле после приступа лунатизма.
И вдруг у меня появился шанс. Мистер Уиллис собирался отвезти кукурузу в город, чтобы перемолоть на мельнице. Поездка должна была занять время от рассвета до темноты, и мне разрешили поехать с ним. Мы загрузили кукурузу, запрягли Пита и, еще по глухой темени, выехали на дорогу в Алму.
Едва дом скрылся из виду, как я поведал мистеру Уиллису всю историю о Боге и девочке. Рассказ шел медленно и мучительно. Но начать его оказалось просто. Бремя сделалось слишком тяжелым, чтобы хранить его в себе. Я уже начал думать, что та девочка отвернула меня от Бога. Тебе не получить это от Него, так что беги к Его заднему крыльцу и получи это от девочки. Если бы только я действительно получил это от кого-то из них. Я уже не был так уверен.
Мистер Уиллис сидел на скамье с перекладиной в глубине повозки и смотрел прямо перед собой, пока я рассказывал о произошедшем. Когда я наконец закончил, солнце показалось над стеной черных сосен.
Он вздохнул и сказал как ни в чем не бывало:
— Бог и девушки — они как фермер. Никогда не угомонятся. Вытащишь ченить из земли, и пора засаживать снова. Потом поймешь, шо еще не закончил работу, и не нужно спешить или беспокоиться.
Он пустил длинную струю табачного сока на тропинку.
— Растет трава или не растет, разумному человеку нечего переживать. Трава будет расти.
Я не знал, что ему ответить и поэтому сказал:
— Так много времени прошло, а мы еще не приехали.
Он посмотрел на дряхлую костлявую холку Пита и сказал:
— О, всегда нужно много времени, шоб приехать туда, куда стремишься.
В июле 1956 года я стоял на краю табачного поля вместе с четырьмя моими кузенами и ждал, когда из сарая вытащат дровни. За месяц до этого я уволился из морской пехоты, прослужив в ней три года. Я вернулся в округ Бейкон, чтобы навестить родственников. Я не планировал возвращаться жить в Джорджию, хотя иногда и размышлял об этом на полном серьезе. До сих пор, двадцать два года спустя, я так ни разу туда и не вернулся. Но в тот душный июльский день на табачном поле мне казалось, будто я никуда и не уезжал. Как здорово снова оказаться дома.
Мы работали до обеда, собирая табак, чтобы его можно было отвезти на дровнях в сарай, где листья нанизывали на палки и оставляли сушиться. Мои двоюродные братья примерно моего возраста, мальчики, с которыми я вырос, они были мне как родные. В тот день мы хорошо провели время за работой, пусть было тяжело, пыльно и жарко. В особенности жарко. К полудню я полностью прочувствовал солнце, всей своей тяжестью оно легло мне на плечи.
Дровни, которые мы ждали, вытянули в поле. Настало время вновь склониться к стеблям табака, ходить между рядами, куда никогда не проникал и малейший ветерок. Мои двоюродные братья весь день шутили, что меня поймает медведь, имея в виду, что я, вероятно, рухну от изнеможения и жары, прежде чем мы закончим работу. Они оказались ближе к истине, чем сами думали. Три года в морской пехоте не подготовили меня к летнему дню на табачном участке посреди Джорджии.
Глядя на меня, Эдвард сказал:
— Малой, кажись, я вижу медведя там, за деревом.
— Кажись, он пришел за тобой, — сказал его брат Роджер, улыбаясь.
Младший кузен, Джонс, посмотрел на граничивший с полем лес.
— Похоже, он собрался явиться сюда по твою душу.
Для меня все это уже не выглядело настолько смешно, потому что я не знал, смогу ли пережить остаток дня. Я взглянул на небо и сказал:
— Чертово солнце.
Сказав это, я понял, что натворил. Четверо парней вздрогнули. Когда они повернулись ко мне, их шутки и смех прекратились.
— Стой, — сказал я, — я… я не...
Но
