Черная метель - Элисон Стайн
– В моем сне у нас все получилось, – повторял отец.
Но мне не снился этот сон.
Мне снилось кроваво-красное небо.
20
У меня вновь возникло желание рассказать кому-нибудь об этом сне. Вдруг это нечто большее, чем обычный ночной кошмар, этот странный образ, отпечатавшийся на сетчатке, и то ощущение, с которым я с тех пор просыпалась, – что надвигается страшное?
Но остаться наедине с Элли у меня не было возможности.
Когда пришла с работы мама, папа потребовал, чтобы гости остались на ужин. Я заметила, как у мамы расширились глаза и побледнело лицо, и сама постаралась не выдать себя. Я знала, о чем она думает: еды может не хватить на всех.
Я успокоилась, только когда отец Элли отказался.
– Спасибо за предложение, но нам нужно добраться до нашего лагеря засветло.
– Вы будете жить в палатке? – Амелия не скрывала своего интереса.
– Не жарковато ли? – спросил мой отец.
– Мы нашли тенистое местечко. В кемпинге у реки. Но мы бы _ _ _ _, если ваши девочки завтра покажут Элли окрестности и городок.
– Здесь мало интересного.
– Я с удовольствием посмотрю все, что вы мне покажете, – сказала Элли.
Я знала, что это правда.
– Тут есть Башня, – вспомнила я и тут же поняла, что сказала лишнее.
– Что за башня? – насторожился отец.
Тут вмешалась мама; удивительно спокойно она прикрыла меня, исправила мою оплошность, как будто уже делала это много раз.
– Мы сто раз проезжали мимо этого места. Недалеко от шоссе есть смотровая площадка. Возможно, просто для привлечения туристов, но что-то _ _ _ _. Можно посмотреть _ _ _ _.
– А что, интересно, – откликнулась мама Элли.
Пока взрослые строили планы, я обняла подругу на прощанье. Без телефона им пришлось договариваться о времени и месте встречи. Услышав слово «кафе», я постаралась не слишком обнадеживаться.
Тяжело было смотреть, как Элли уезжает. Сразу вспомнился наш переезд из Огайо и отъезд Рэя. После этой семейной поездки Элли вернется в родные места. К Энджи, к лесам, улочкам маленького городка и моим любимым ручьям. У меня было такое ощущение, что я больше никогда всего этого не увижу.
Отвернувшись от дороги, я стала отмахиваться от поднятой машиной пыли. Пыль полетела над полями, как облако пестицидов. «Завтра я снова увижу Элли», – сказала я себе. Может быть, тогда я смогу рассказать ей про свой сон.
Ночь выдалась тяжелая. Было очень душно, ни малейшего ветерка; занавеска в нашей комнате висела в открытом окне неподвижно, как тяжелая тряпичная кукла. В этом невыносимом зное, стоявшем даже после захода солнца, и мертвой тишине было что-то зловещее. И что-то окончательное – как будто дверь захлопнулась.
Ветер налетел, когда мы с Амелией уже легли спать. Но из-за духоты сон не шел. Я ворочалась, простыня липла к телу. Одеяла мы почти сразу сбросили.
А потом начался этот вой.
Поначалу он был тихим, как легкий свист. Раньше я, может быть, и приняла бы этот звук за свист. Но теперь я уже понимала, что он означает.
Наводнение там, дома, в Огайо, началось неожиданно. Для нас. Предупреждение передавали по телевизору, который мы не смотрели, и через Интернет, которого у нас не было, и по радио, которое родители не разрешали нам слушать.
А для нас в нашем тихом лесочке единственным предупреждением стала сама вода на подъездной дорожке – темная, тихая, она надвигалась, как наступающая армия. Она остановилась на полпути от шоссе до крыльца, заполнив русло нашего любимого ручья, про который мы с сестрой думали, что он всегда будет спокойным и мелководным. Несколько дней мы не могли выехать с фермы. Мы сидели в ловушке, пока вода не отступила, отползла, как туман. Никогда еще я не чувствовала себя настолько отрезанной от мира. Вода проникала в дом, она растекалась по плиткам, как зараза. Она капала из оконца на кухне и стекала в раковину.
В городе было еще хуже. Хуже было тем, кто жил в низинах. Наш дом стоял высоко на холме, и оттуда было видно, как изменилась местность вокруг. За одну ночь поля превратились в озера, деревья – в острова. Отец все время повторял, что он все это уже видел.
Разбудив нас в ночь наводнения, он сказал: «Началось».
Начал сбываться его сон.
А теперь, в долине, предупреждением служил ветер. Я поднялась с постели. Амелия лежала у противоположной стены, испуганно застыв. Глаза ее были открыты: они блестели в темноте. Она тоже не спала.
– Нужно закрыть окна в доме, – сказала я.
– Здесь очень жарко.
– Ничего не поделаешь. Если пыль полетит в дом, будет еще хуже.
Она встала и подошла к окну. Я бросилась в прихожую, проверяя каждую раму. Входная дверь пошатывалась на петлях: ветер ломился в дом, как грабитель.
Оглянувшись, я увидела, что Амелия бежит к черному ходу. Она впустила собак в дом. Она пересчитала их, когда те проносились мимо, загнала на кухню и загородила выход старым детским барьерчиком. Мы уже знали, что в прачечной им тесновато. Мы постепенно приобретали опыт подготовки к бурям.
Ветер разбудил родителей. Мы перешли в гостиную, где были самые надежные задвижки на окнах и мы все могли разместиться на полу.
Я беспокоилась за Элли. Они сейчас в кемпинге у реки. Где они заночевали – в палатке или в домике? Зная отца Элли и его склонность к экономии, я представляла что-нибудь простенькое. Может быть, они спрятались в своей машине? Знают ли они, что нужно закрыть вентиляционные отверстия? А потом сидеть и ждать…
Я читала о людях, переживших Черное воскресенье. Они повязывали на лицо платки и несколько дней дышали через них. Есть ли у семьи Элли маски? Она рассказывала, что в начале пандемии их стратегия заключалась в том, чтобы держаться как можно дальше от окружающих.
Но с пылью это не работает. Пыль – повсюду.
Она доберется до вас где угодно.
Пора было уже рассказать кому-нибудь про свой сон. Например, родителям. Отец, может быть, поверит, что в этом сне есть какой-то смысл. У него свои сны, и он верит им, как фактам. Небо за окном не было красным. Оно было землистого цвета, но это не значит, что оно не может в любой момент поменять цвет.
– Папа, – начала я. – У меня такое чувство, что…
