У смерти твоё имя - Диана Аркадная
* * *
Оказавшись в своей комнате, Сабина без сил падает прямо на застеленную постель, утыкаясь лицом в подушку. Она не может заставить себя даже раздеться, такое опустошение охватывает все ее существо. Конечности кажутся тяжелыми и будто не принадлежащими ей, потерявшими всякую связь с остальным телом, которое ощущается как одна большая неповоротливая туча, готовая разразиться разрядами скопившегося электричества, стоит лишь столкнуться с тем, что раскачает внутренний маятник напряжения еще больше.
Девушка переворачивается на спину, и в этот момент ей в бедро утыкается что-то под одеялом. Не сразу, но она вспоминает, что оставила в кровати телефон, когда Чиркен поднялся к ней, чтобы сообщить о приезде следователей, и резко садится, спеша достать смартфон из-под вороха мягкого хлопка.
Оставшиеся изображения, скачанные с карты памяти Тимура, действительно оказываются фотографиями газетной подшивки. Вот только стоит Сабине разобрать, что на них запечатлено, как сердце пропускает удар, а в животе начинает мерзко тянуть.
«Нож вместо мастихина: жестокая расправа над директором первой школы»
«Этюд в багровых тонах в семье городской легенды»
«Шолох навела шорох! Удастся ли убийце остаться безнаказанной?»
«Апелляция отклонена – город может спать спокойно»
Заголовки щерятся на нее злой игрой слов. Каждую статью, вышедшую под ними, она в свое время находила и читала, раз за разом переживая воспоминания о том дне, когда для нее все изменилось. Она не понимала лишь, как может кто-то – пусть и журналист, для которого это работа, – относиться к смерти так необдуманно, со всполохами злорадства и едкой насмешкой над той, что была обвинена не просто в каком-то преступлении, а в высшей его форме – в убийстве.
«Разве не должны все эти люди ее бояться? – думала маленькая Сабина, затем Сабина, ставшая старше. – Или хотя бы испытывать опаску? Воспринимать всерьез…»
Но казалось, никто не воспринимал всерьез невысокую, худую до изнеможения женщину, даже если она и была убийцей. Ее презирали, ее осуждали. Изредка попадались те, кто пытался робко найти ей оправдание и жалел, но и тогда эти люди смотрели на осужденную с высоты собственной жизни, лишенной мучительного выбора, приводящего на самый край человечности.
Внутри закручивается темная воронка из необъятных, каких-то совершенно невозможных, чтобы появиться вместе, чувств. Какое-то неспокойное ощущение не отпускает ее, давит на сознание, вынуждая рассматривать фотографии вновь и вновь.
В другом случае интерес Тимура к ее прошлому не принес бы радости, но и особого удивления тоже. Если бы в ее доме появился человек со скандальной историей, она, скорее всего, с неменьшей скрупулезностью захотела бы узнать про него все. Но сейчас все иначе. Фотографии имели названием зашифрованную дату, когда они были сделаны, и шли в порядке убывания. Изображения газет находились в самом конце – они, как и фотографии Сабины, были сделаны задолго до начала ее работы в поместье.
Холодная дрожь, проскользнувшая по позвоночнику, заставляет ее прижать колени к груди, обхватить их побелевшими ладонями с зажатым в них телефоном.
Чиркен, приезжавший в больницу для визита к ее матери, осужденной за убийство, из-за чего у той случается срыв. Тимур, следивший за Сабиной исподтишка и вызнавший неприятные детали ее прошлого, незаметно покидающий дом по ночам и снимающий на видео человека, которого убивают в тот же вечер. Не стоит забывать и о пропавшей Олесе, которая тоже оказалась запечатлена подопечным на камеру.
Ей кажется, что все, что она знала об этом месте, этих людях, искажается как стекло в окуляре калейдоскопа, преломляя линии, извращая знакомые лица в страшные маски. Появляется ощущение, будто она только что прошлась по острому краю обрыва и узнала об этом только сейчас.
«Это и твой дом».
Да, она чувствует себя именно так здесь, в этом оторванном от всего остального мира поместье, рядом с этими правильно-неправильными людьми, которые стали ближе некуда, прилипли, как тлеющая одежда к обгоревшей коже, так, что отодрать теперь можно только с кровью и плотью. Не было ни единого дня, чтобы осуждение касалось ее взгляда и слуха, чтобы она вспоминала о том, что одинока, а именно одинокой она и была все те годы, проведенные не человеком – именем на губах посторонних. Тем невыносимей для нее знать, что с ней нечестны, что за всем этим принятием может быть обман, игра, где правила неясны и каждый шаг хрупок. Потому так и старается девушка скорее понять, в какую паутину недомолвок и лжи ей довелось попасть, чтобы увериться в том, что может больше не бояться, не спрашивать у самой себя разрешение на вдох и выдох, не видеть в тени чужих секретов абрисы подступающей угрозы.
Но угроза есть. Ее мрачным эхом звучат несказанные слова, незначительные мелочи, которые складываются воедино, как рассыпанные капли ртути, невинные на первый взгляд, но стоит только до них дотронуться – и тебя коснется острая грань смертельного помешательства.
В мессенджер приходит сообщение. Чувствуя себя затянутой в тенета жуткого дежавю, Сабина не спешит открывать его. Вместо этого она долго смотрит на высветившееся имя в названии чата. У нее сохранены телефоны всех ее коллег, и Андрей не был исключением.
Она уже знает, что увидит. Такое же самоуничтожающееся фото, что и в прошлый раз. Но все же открывает полученный файл – просто не может иначе, как если бы ее рука действовала сама по себе, в отрыве от блуждающего сознания, исполняя волю кого-то еще, когда нажимает на загорающийся экран.
Зажмурившись, Сабина мотает головой, словно бы это помогло развеять жуткий морок, путающий мысли. Эмоций становится так много, что они сворачиваются одним неряшливым комом грязного белья, на котором застыли коричневые пятна крови.
Андрей запечатлен лежащим в постели. Его шея изогнута под неестественным углом, и глаз не видно, только задранный к верху подбородок. Одной рукой, кисть которой превращена в сплошную истерзанную плоть с белеющими остовами костей, он тянется к беззащитному горлу, на котором вьются резные надписи. Фотография сделана в приглушенном неярком свете, и девушка может разобрать среди них только одно слово: «отец».
А ведь Андрей должен был стать отцом, если бы кровавый интерес убийцы не оставил его горевать по погибшей невесте. Знал ли душегуб об этом?
Сабина уверена, что знал. Он смеялся над людьми. Считал себя выше всех прочих. Она чувствует это в каждом его пронизанном высокомерием движении, вдавившем в кожу убитых тел росчерки. И как завершение чудовищного замысла
