У смерти твоё имя - Диана Аркадная
– Вот и все, – говорит Чиркен, освобождая ее от куртки, когда они уже были в передней. – Как ты? Эти господа не слишком тебе досаждали?
– Это их работа, – устало улыбается Сабина. – Простите, что принесла вам столько неудобства.
– Ни о каком неудобстве и речи быть не может. Я рад, что тебе не пришлось проживать это в одиночку, – с чувством отзывается мужчина и берет ее под руку. Теплое прикосновение успокаивает болезненно острые мысли.
Чтобы окончательно от них отвлечься, девушка вызывается помочь Чиркену в приготовлении обеда. Позже они сидят за одним столом, наслаждаясь едой и беседой, и кажется, так будет всегда: беззаботно и спокойно, как в самых лучших историях о дружных семьях и счастливых днях. Однако Сабина знает, что это лишь мгновение, которое найдет свой закономерный конец, а значит, наступит время для оставленных в стороне переживаний и темных подозрений.
Вестником этого времени становится Тимур, который с самого отъезда Гаврилова показывается из комнаты только на ужин, проведенный им в угрюмом молчании. Как только они с подопечным оказываются у него в комнате, Сабина некоторое время стоит, прижавшись лбом к двери. Обернувшись, вздрагивает: парень успевает оставить коляску и неслышно приблизиться и теперь возвышается над ней на добрую голову. Их разделяет всего десяток сантиметров, и девушка может ощутить сладковато-пряный запах, исходящий от его волос и кожи.
Впервые за день Тимур подает голос, и тот стелется мягкой волной, которая могла убаюкать все ее тревоги, если бы не смысл произнесенных слов:
– Ваш разговор со следователем оказался занятным.
Сабина по пытливому блеску темных глаз сразу понимает, какую именно часть разговора он имеет в виду.
– Слишком тонкие эти стены или твой слух?
Юноша тихо смеется, и этот смех мурашками пробегает по ее спине.
– И то и другое, пожалуй. Так о чем он говорил?
– Об убийстве, – сухо отвечает девушка, пытаясь обойти его, но парень выставляет вперед обе руки, заключая ее в ловушку.
– Мне показалось, о нескольких убийствах. То, что он говорил о тебе, правда?
Сабина на секунду прикрывает глаза, откидывая голову на дверь, словно получая короткую передышку.
– Ты неоткровенен, а я должна?
Юноша наклоняется к ней еще ближе, прохладная гладкая щека легко касается ее собственной. Его запах дурманит сознание, становясь в какой-то момент почти невыносимым.
– Я могу быть откровенным, – шепчет Тимур ей на ухо. – Для тебя. Только не уверен, что тебе понравится.
Шелестящий звук вкручивается куда-то в самую глубь тела, рождая болезненную дрожь в животе.
Она тяжело сглатывает, пытаясь вернуть себе самоконтроль, но он расползается, как рыхлый снег в нагретых ладонях.
Воспоминания крутятся в голове адской каруселью, где все залито алым и пропитано смрадом. Вдруг Сабину охватывает неистовое желание рассказать все, излить накопленную боль и обиду, как грязное мутное масло, в котором ее мать когда-то разбавляла свои краски.
Тимур смотрит на нее из-под опущенных ресниц, и она не знает, какое выражение они скрывают.
– Следак убежден, что ты убила своего отчима, а люди, которых ты знала и которые нанесли тебе обиду, умерли с лезвием в животе и твоим именем на теле. У тебя же даже нет надежного алиби. Его подозрения понятны. – Последняя его фраза звучит почти издевкой для нее, но юноша остается серьезен. – Ты ненавидела ее? Мать?
Вопрос давит ей под дых, заставляя на несколько секунд задержать дыхание.
– Ты не спросишь, правда ли то, что это я убила?
– А ты хочешь, чтобы я спросил?
Тимур отрывает одну руку от двери, на которую продолжал опираться, и легкой лаской проводит по ее лицу, очерчивая линию скулы и подбородка. Прикосновение ударяет кожу Сабины электрическим током, она смотрит в мерцающие в приглушенном свете комнаты черные глаза и вновь теряется в собственном отражении. А парень продолжает, будто бы не замечая ее реакции:
– Есть такое растение – фикус-душитель. Его семена попадают на другое дерево, где и прорастают сквозь трещины в коре. По стволу носителя начинают спускаться воздушные корни. – Его пальцы скользят по ее шее почти невесомо, посылая сонм болезненно-сладких искр по всему телу. – Достигая земли, разрастаются, в конце концов образуя вокруг него сплошной панцирь. В этой получившейся клетке дерево-носитель постепенно гибнет, и на его месте остается только полая оболочка из фикуса.
Тимур рассеянно улыбается, спускаясь еще ниже и выводя узоры уже на ее ключице. Девушка чувствует, как почти задыхается от охвативших ее ощущений, незнакомых и поглощающих всю волю к сопротивлению.
– Как знать, может, ты уже заражена? – Слова жидким свинцом заполняют ее легкие, запечатывают губы горячим воском. – Или фикус-душитель на самом деле ты сама?
Собравшись, Сабина упирается обеими ладонями в грудь парня и отталкивает его от себя. Тот безропотно отходит от нее на пару шагов.
– Как давно ты начал ходить? – Она спрашивает почти с вызовом.
– Какое-то время. У меня были причины подняться на ноги как можно раньше. – Губы Тимура кривит легкая ухмылка, впрочем быстро стекающая с лица после очередного ее вопроса:
– Почему ты скрываешься от отца?
Он какое-то время сверлит ее нечитаемым взглядом, рассматривая, как неизвестного доселе зверя, но все же отвечает:
– Потому что, узнай он, может предпочесть на самом деле вернуть меня в инвалидное кресло. Чтобы я не мог покидать это место.
– Для чего ему это нужно? – Сабина пытается увязать сказанное с тем, что она уже знает. Упоминание юношей карцера днем ранее тоже наводит на размышления. Неужели дело было в той самой психической нестабильности, о которой с самого начала предупреждал ее Чиркен? Мог ли отец удерживать нездорового сына силой, чтобы он не навредил себе? Или дело было совсем в ином?
– А ты подумай. И в самом деле – для чего? Он хочет видеть меня на поводке, встающим в позу «смирно» по его команде. Прямо как его любимые псины, – добавляет парень сквозь зубы.
– Где ты был в ту ночь? – Она не может удержаться от того, чтобы спросить, хотя все внутри протестует.
Улыбка вновь поселяется на прекрасном лице.
– А что? Тебе интересно? Не скажу. Ты пока не готова услышать правду.
– Почему ты просто не расскажешь? – Сабина начинает чувствовать все большее раздражение. – К чему эти намеки, которые я все равно не понимаю?
Юноша скучнеет и отводит взгляд к окну, в стекле которого живут их с девушкой силуэты, будто наблюдать за отражением ему интереснее того, чтобы смотреть на живого человека.
– Ты слишком похожа на отца, – наконец произносит он почти неслышно. – И предана ему больше, чем
