Сто мелодий из бутылки - Сания Шавалиева
– Мурзина почитает, – сообщила Марья Семёновна. – Она хочет стать актрисой.
– Похвально, – склонила голову Дарья Леонидовна.
– Да! – кивнула Ася и добавила: – Трагической!
И Ася стала читать, как это делала Дарья Леонидовна, то тише, то громче, то делая акцент на каком-нибудь слове, иногда трагично прикрывала глаза, на секунду замолкала. Асе казалось, что она всё делала правильно.
Ираида Владимировна, Дарья Леонидовна плакали. Реально. Утирая слёзы и пряча улыбки в кулачки. Но улыбки в кулачки не помещались и предательски выпирали.
– Вы что, смеётесь? – удивилась Ася.
– О нет, нет. Что вы? – обняла Асю актриса. – Просто для такого трагического тона надо было взять ну… скажем, другое стихотворение, а не «В лесу родилась ёлочка».
– Ну как же! Ёлочку срубили, разве это не трагедия?!
Тут прозвенел звонок…
Июль, 2008
Дядя Гена опёрся спиной о стену, вытянул ноги и стал похож на большого Буратино, утомлённого скучными проделками и невзначай задремавшего.
Гульназ зацепила иголку на груди ночнушки, промокнула ранки Аси водкой, перебинтовала ладони, молитвенно сложила свои, прочитала короткую молитву, пробормотала про благословение, здоровье. Удивительно, что в этот момент Ася не чувствовала ни благодарности, ни восторга. И только она догадалась сказать спасибо, как в следующую секунду Гульназ взмахнула руками, словно попыталась взлететь, и грохнулась на пол. Ася охнула, кинулась поднимать.
Услышав грохот, дядя Гена открыл глаза, удивился распластавшейся Гульназ. Та попыталась встать, но тут же схватилась за голову.
– Сейчас-сейчас! – потянулась Ася забинтованными ладонями.
– Да отойди ты! – отмахнулась Гульназ. – Ой-ё!
Дядя Гена подошёл ближе.
– Чего уставился? – Казалось, Гульназ вот-вот сорвётся на крик. – Не будь козлом, помоги встать.
– Да погоди ты орать… Успокойся. Что делать-то?
– Помочь, надо полагать, – огрызнулась Гульназ, попыталась перевернуться со спины на живот. Вновь схватилась за голову, застонала: – Ой-ё…ой-ё…
– Скорую? – кружила Ася вокруг табуретки, куда дядя Гена усадил Гульназ.
– Какая, на хрен, скорая? Ни телефона, ни документов!
– Что болит? – дядя Гена потянул веки Гульназ вверх, внимательно посмотрел в глаза.
– Голова… ой-ё… как земля, кружится. – Резко отмахнулась. – Да отойди ты, глаза порвёшь.
– Поверни голову направо.
– Ой-ё…
– Налево. Понятно. Отолит гуляет, – поставил диагноз дядя Гена.
– Инсульт, что ли? – уточнила Ася. – Тромб оторвался?
Дядя Гена взглянул на Асю, словно размышляя, стоит ли объяснять.
– Камни в ухе.
К обычным лекарствам Каттана относилась настороженно и с явным недоверием. Болезни в семье лечила снадобьями и отварами, нашёптываниями и молитвами, которых знала несметное количество. Все её знания дядя Гена усвоил. Пригодились в отсидке, даже когда ушёл на вольное поселение, администрация тюрьмы звала помочь: зашивал заключённым колото-резаные раны, начальнику тюрьмы делал массаж.
Дядя Гена вытащил скамейку на середину кухни и попытался уложить на неё Гульназ. Она упорно отказывалась, то и дело мотала головой, покрикивала на дядю Гену, косилась на Асю, хваталась за голову и, по всей видимости, готовилась умирать.
– Ты или заткнёшься, или ляжешь! – в конце концов наорал на неё дядя Гена.
И Гульназ вдруг согласилась, послушно угасла. Он устроил её так, чтобы она лежала вдоль лавки, голова свисала вбок. На другой конец лавки противовесом посадил Асю.
– Слушай внимательно, – навис над Гульназ дядя Гена. – Сейчас ты сядешь, потом я тебя резко опущу на спину, глаза не закрывай, я должен видеть твои зрачки… – Взял Гульназ за голову и в точности повторил оговорённые движения. – Как?
– Нормально… нормально всё… ой-ё… я щас сдохну! Ой-ё…
– Не закрывай глаза! Сейчас пройдёт… Прошло?
– Отпустило.
– Теперь медленно поворачивай голову налево… так… так… медленнее… как себя чувствуешь?
– …нормально… всё хорошо…
– Тяни подбородок вниз… так… так… медленнее, теперь поворачивайся всем телом налево… Всем телом, говорю! Ты меня слышишь?
– Я щас упаду!
– Не надо, – ласково уговаривал дядя Гена, – давай тихо, медленно. Сможешь подтянуть колени к животу? Теперь постарайся сесть.
Гульназ громко материлась, но слушалась.
– Ой-ё, – сидела она на скамейке и качалась из стороны сторону. – Карусель…
– Давай ещё. – Потянул за голову вниз.
– Поаккуратнее. Это моя голова, а не планета.
На пороге появилась собака, в дом не пошла, сидела на пороге, смотрела на всех полными интереса глазами.
Дядя Гена врачевал ещё весёлым словом.
– Кручу, верчу, уничтожить хочу… – вспомнил вокзальных напёрсточников.
На пятый раз Гульназ заткнулась. Подняла голову, ощупала, словно убедилась, что её не подменили. Уставилась на дядю Гену, в глазах смешанные чувства: благодарность, удивление, радостные предчувствия грядущего выздоровления. Когда минут через пять вновь началось головокружение, сразу успокоилась, что жизнь вернулась в прежнее русло.
– Выпьешь? – Дядя Гена показал на водку.
Гульназ предпочла чай.
– Щас сделаю. – Дядя Гена потянулся за чайником, передал Асе. – Давай подсуетись за водой.
– Там, – махнула рукой в пространство Гульназ, – вода в бидоне, на веранде.
В полумраке – запах рухляди, кислого молока, гнилой древесины. Ася двигалась на ощупь: мешки, пакеты, прочая дребедень. Нащупала бидон, на крышке – кружка. Первую выпила залпом, пару кружек опрокинула в чайник, потом кружку уронила на пол, уселась искать, пока шарила, уткнулась головой в коробку с картошкой и уснула. Приснился Супонин…
Октябрь, 1976
После того случая с унитазом, когда Юлька забросала его картошкой, ящик с картошкой вынесли в коридор. Ася сидела на ящике и ждала, что скажет Супонин. Он зачем-то с утра вызвал её в коридор и теперь топтался перед ней, явно оттягивая разговор. В одном халате и кофте быстро стало холодно и неуютно. Так долго Ася не протянет.
– Чего хотел?
Супонин сунул руки в карман фуфайки.
– Как дела?
Дверь соседней квартиры открылась, и на площадку вышла баба Нюра. Увидев молодёжь, оторопела.
– Аська, зябко же, хахаля в дом зови.
– Да какой хахаль? – испугалась Ася.
– Всё равно студёно. – Баба Нюра потянула из сумки ключ на резинке, закрыла дверь, двинулась к лестнице, проходя мимо Супонина, остановилась. – Не жарко? Сам в фуфайке, а девица мёрзнет.
– Вот ещё, – буркнул Супонин и покраснел. Потом покосился на бабу Нюру и добавил: – Мурзина – крепкий орешек.
– Ох ты, батюшки мои! – запричитала баба Нюра и стала осторожно спускаться по ступеням. – Ох ты, батюшки… ох-хо-хо…
– Супня, на самом деле холодно. Ты чего хотел?
– Да так! – скривился Супонин и вдруг рванул по лестнице вниз.
– Ты чего дрожишь? – Гульназ поставила утюг на торец, расстелила пелёнку на столе.
Ася залезла под одеяло и засмотрелась, как Гульназ шустро орудует утюгом, складывает глаженые пеленки. Получалась красивая ровная стопочка – полоска к полоске, как ровная разноцветная пирамидка, – залюбуешься. Откуда у Гульназ столько терпения? Асе даже не хватило сил выслушать Супонина.
– Гульназ, а ты помнишь, как Сашка тебе первый
