Семь процентов хаоса - Эллен О'Кловер

– Она забрала у тебя все, – шепчу я.

– Не все, – отвечает он, придвигаясь. – Когда родилась ты, Ро, мы были очень молоды. Она оказалась не готова.

– А ты?

Он слабо улыбается.

– Невозможно подготовиться к тому, что твоя жизнь вдруг перевернется вверх дном. Но с первого же взгляда на тебя я понял, что ты станешь самым лучшим, что у меня есть, несмотря на страх не справиться в одиночку.

Я торопливо смахиваю набежавшие слезы.

– Но я уже предала тебя, когда занялась программированием. И я не хочу предать снова, начав общаться с ней.

– Малышка, – наклоняется ко мне папа, – ты не предашь меня, оставаясь такой, какая ты есть. Не предашь, выбрав свой путь в жизни.

– Я уже не понимаю, насколько он мой, – отвечаю я дрожащим голосом. – У меня все разваливается.

– Ты в этом не виновата. «ПАКС» оброс множеством функций, которые ты не планировала. – Папа качает головой. – А в компании есть люди, – например, твоя мать, – которые должны были отреагировать, когда начались неприятности. Они должны были принять меры, чтобы подобных неприятностей вообще не случилось. Ты ведь это понимаешь?

Я смотрю перед собой, кусая губу. Понимаю, конечно. Но понимаю и то, что сама идея, безобидный зародыш, который вырос в чудовище, принадлежит мне.

– Да, наверное, – шепчу я, – но начала все я. И только я одна хочу все исправить. Значит, надо придумать, как это сделать без их помощи.

– Но это не значит, что ты должна все делать в одиночку. – Папа заглядывает мне в глаза. – Договорились?

Я вспоминаю Миллера, его лицо в полумраке подземной стоянки XLR8. Вспоминаю Марен, обнимающую меня, пока я рыдаю до изнеможения у нее на кровати.

– Да, – тихо отвечаю я. Потом, глубоко вздохнув, задаю вопрос, который угнетал меня с момента появления статьи: – Папа, а что мне после этого делать?

– В каком смысле? – хмурится он.

– А что, если потом уже ничего не будет? – Я задаю этот простой вопрос с чувством глубокой безнадежности. – Вдруг это была моя лучшая идея? Но она провалилась, и я уже не придумаю ничего лучше.

– Только не болтай ерунды, – говорит папа, и я наконец улыбаюсь. – Ты в самом начале пути, Ро, у тебя еще столько всего впереди.

Я смотрю на свои руки, крепко сжатые и сложенные на коленях.

– Просто у меня чувство, как будто я теперь обязана быть такой, какой меня сделал «ПАКС». И я не понимаю, что со мной будет дальше.

Папа приподнимает мое лицо за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.

– Ты обязана найти свое счастье, Ро. Стать счастливой. – Он опускает руку. Видно, что за окном пошел снег. – Это единственное, чего я для тебя желаю.

– Это Мария Виллареал, – говорит моя мать, указывая на экран. Вчера было Рождество, мы с Миллером с каменными лицами сидим в конференц-зале XLR8. На фото – девушка с длинными темными волосами. Она улыбается за рабочим столом. – Ей двадцать три года. Она загрузила себе «ПАКС», когда работала менеджером по продажам. Мария страдала оттого, что чувствовала себя не на своем месте. «ПАКС» сообщил ей, что она будет социальным работником. Сейчас Мария успешно работает в школе и счастлива на новообретенном пути.

Это наш новый грандиозный план – демонстрировать как можно больше историй успеха, ставших возможными благодаря «ПАКС», распространять рассказы пользователей, которым «ПАКС» помог стать счастливыми. Команда Джаз сделала краткое и категоричное заявление – «Количество людей, которым "ПАКС" помог, значительно превышает количество тех, кому он навредил. Приложение создано на основе неоспоримых научных данных». Как будто это все меняет. Как будто что-то не может быть неоспоримо верным и жестоким в одно и то же время.

После публикации статьи в «Нью-Йорк Таймс» появлялось все больше людей, которые рассказывали о том, что приложение сломало им жизнь. Все больше родителей постили истории своих детей. В ответ XLR8 за рождественские праздники увеличила количество публикаций в социальных сетях и прямо-таки завалила всех рекламой и пресс-релизами об обновлении и совершенствовании продукта, стараясь заглушить голоса пострадавших.

И вдобавок ко всему моя мать решила остаться в Денвере. «Только до поездки в Нью-Йорк, – заявила она, – пока не поставим все обратно на рельсы». Действительно, а зачем еще ей здесь оставаться? Здесь, где живет ее дочь.

Интервью с «Тудей-шоу» должно состояться через неделю, считая от ближайшей пятницы. Чтобы встречу не отменили, Джаз пришлось задействовать все свои связи. Средства массовой информации разделились в своем мнении о нас. Половина считает нас чистым ядом, другая половина хочет посмотреть, как мы будем выбираться из этой трясины. Поэтому мы летим в Нью-Йорк, пропуская первую учебную пятницу в школе. То есть у нас с Миллером есть почти две недели на то, чтобы придумать, как остановить этот экспресс.

На этот раз папа летит вместе с нами, словно надеется заслонить меня от матери собой, как стеной. Вот и сейчас, пока она разбирает очередную историю успеха от «ПАКС», он сидит под дверью конференц-зала, наблюдая за нами, как коршун. С момента ее появления я каждую ночь слышу, как папа, который думает, что я уже сплю, рассерженно шепчет в телефон: «Ты не можешь просто вывалить это на нее, Мередит. Она уже не ребенок». Их общение между собой напоминает мне первые дни с Миллером – со стороны видно, что им невыносимо смотреть друг на друга.

– Вы продемонстрируете эти свидетельства на «Тудей-шоу», – говорит мать, поворачиваясь к нам с Миллером. Волосы у нее сегодня вьются, от этого она удручающе похожа на меня. – Феликс и Джаз порепетируют с вами, убедятся, что вы заучили текст вдоль и поперек. И будем думать только о хорошем. – Она сухо улыбается. – Тем более что его много.

Но это неправда. В последнее время найти хорошее было неимоверно трудно. Оно, как отражение на глади озера, то и дело расплывалось и пропадало. Мои социальные сети представляют собой жгучую смесь из поддержки нас с Миллером и личных сообщений, нередко настолько жестоких, что перехватывает горло; что чувствуешь себя выпотрошенной и жалеешь о своем желании поделиться с кем-либо своим открытием. Сойер строчит почти без остановки о том, какой она чувствует себя виноватой оттого, что радовалась «ПАКС», когда столько людей пострадало. «А то я без тебя не знаю», – думаю я. На следующий день после выхода статьи я выключила телефон и заперла его в ящике стола. Там он и лежит.

Из хорошего – только Миллер, сидящий рядом со мной в тишине, когда я не знаю, что сказать. И Марен, которая привезла мне на Рождество сахарное печенье. И папа, который чуть не заплакал, хоть и скрыл это, когда я уселась за наш кухонный стол писать заявление о поступлении в колледж. Он оказался прав – весной мне придется подумать о других вариантах своего будущего.

– Мы можем заранее продумать темы интервью, – говорит Джаз, отвлекая меня от мыслей. Я поворачиваюсь к ней, и она отводит глаза. – Если вам так будет удобнее. Все, с кем мы договаривались о беседе, уже дали свое согласие, поэтому я могу организовать для вас двоих телефонные разговоры, чтобы вы познакомились с людьми до отъезда в Нью-Йорк.

И тут меня осеняет. Я понимаю, что надо делать, причем во всех деталях, как будто кто-то вложил мне в голову уже готовую идею. Возможно, это Афина. Я рассеянно киваю Джаз и в то же время под столом хватаю за руку Миллера.

* * *

– Нашла, – говорит Отем, низко склоняясь над ноутбуком. Она сидит по-турецки на полу у меня в комнате. – Jazzhands24 на «Реддите».

Отем подталкивает ноут по ковру в мою сторону, и я тянусь, чтобы посмотреть.

В посте написано:

Честно говоря, я долго молчал, но сейчас все вокруг обсуждают эту фигню, и я тоже решил поделиться. Мне пятнадцать лет, и я живу в Колорадо. Играю на пианино с тех пор, как научился говорить, или даже раньше. Может, это не круто, но моя мечта – стать профессиональным пианистом. Попасть в Джульярдскую школу и все такое.