Птичка, успевшая улететь - Юля Артеева
Снова откидываюсь на спину и закрываю лицо ладонями. Я точно еще в лабиринтах лживого Белого кролика. Так не бывает.
Даня как будто расценивает мою реакцию по-своему, произносит так, словно извиняется:
– Она просто кондитер. В любой непонятной ситуации делает сладости. Это для нее и «извини», и «люблю», и «желаю выздоровления».
Я убираю руки от лица:
– Я могу тебя заразить?
– Вряд ли. Это не вирус.
– Тогда иди сюда. Пожалуйста.
Птичка вытягивается рядом со мной, обнимает за шею. Смотрит мне в глаза строго и говорит:
– Я в тебя влюбилась, Капралов. И хочу быть с тобой по-настоящему. Не потому, что ты меня спас, или потому, что мне нужна твоя помощь. Мне нужен ты.
Мое и без того больное горло спазмом пережимает. Смотрю на нее и не верю. Глаза предательски слезятся, боюсь, что могу заплакать. Никакой я не волчонок, я – щенок подзаборный. На поводок хочу и с ней всю жизнь провести, пока кормит и любит, пока позволяет спать в ногах и тыкаться мокрым носом в нежные руки.
Опускаю веки и чувствую, что все-таки одна горячая слеза выскальзывает из глаза и, преодолев спринтерскую дистанцию по щеке, впитывается в подушку.
Говорю тихо и медленно, пробуя непривычные слова на вкус:
– Я тебя люблю. Прости меня.
Дания накрывает губами соленую дорожку на моей коже, а потом шепчет:
– Все будет хорошо. И я тебя тоже.
Прижимаю ее к себе изо всех сил, как будто хочу вплавить в свое тело. Чудовищной силы эмоции заставляют меня почти оглохнуть, я как будто снова из реальности вываливаюсь. Только за нее держусь.
– Капралов, ты мне ребра сломаешь, – смеется она мне на ухо, и только тут я заставляю себя ослабить хватку.
Какое-то время просто валяемся, гладим друг друга очень осторожно, как будто боимся спугнуть ту честность, которая наконец между нами возникла.
Чернышевская рассказывает, как искала меня, как ревновала и злилась на Илону, как парни потом тащили меня домой, как Коля опешил, открыв дверь. Говорит, что Олег приезжал вчера вечером, но я, конечно, ничего этого не помню, был слишком глубоко в кроличьей норе.
Я в свою очередь делюсь тем, как слетел с катушек после того, как мы поругались. Напился один и очень быстро, потому что денег хватило только на дешевый и отвратительно плохой алкоголь. Потом, чтобы догнаться, поехал в «свечку», так мы зовем высотку, которая очень нелепо торчит среди пятиэтажек, там и встретил Быстрову. Честно рассказываю о том, что помню, как ее оттолкнул, но после сразу провалился в забытье.
Даня ощутимо напрягается, но продолжает нежно гладить меня по щеке и сообщает:
– Ничего, все в порядке. Но, честно скажу, если еще хоть раз ты пропадешь, а Илона напишет, что ты с ней…
– Дань, нет, – перебиваю, – не будет такого. Я очень тупо поступил. Просто был очень обижен.
Она улыбается:
– А что делать в следующий раз, когда ты обидишься?
– Не знаю. Разговаривать?
– Хороший вариант.
– Замечательный, – подтверждаю, не сдержав шальной ухмылки.
– Невероятно привлекательный.
– Просто охренительно прекрасный.
С каждым словом двигаемся чуть ближе друг к другу, и свою фразу я договариваю уже ей в губы. И все равно медлю, жду, когда Даня сама сделает этот крохотный оставшийся шаг в миллиметр. И она делает.
Целуемся нежно, чувственно, сначала одними губами. Птичка играется, сбегает поцелуями мне на щеку, заставляет ловить ее, смеется нежно. Потом вдруг проводит языком по моей щеке и сообщает тут же:
– Фу, Рус, щетина.
– Ингаляции мне делала, а побрить не смогла? – хмыкаю и кусаю ее за подбородок.
Даня взвизгивает и снова заливается смехом. Опять все себе забираю, каждый звук и каждую эмоцию. Черт, я такой счастливый сейчас, это кажется просто неприличным.
Но через какое-то время она поднимается, чтобы сходить на кухню и разогреть мне суп. А я иду умыться и избавиться от щетины. У Чернышевской такая нежная кожа, не хочу ее поцарапать.
Слабость во всем теле дикая, голова немного кружится, и мне приходится вести рукой по стене, чтобы откалибровать собственное тело в пространстве.
После приходится вернуться в кровать, потому что Дания замечает, как я побледнел, и приносит тарелку с супом мне в комнату. Собранная такая, деловая, как дома уже тут. Я любуюсь.
После обеда снова просто лежим, переплетая пальцы. Разговариваем обо всем подряд. О детстве, о семьях.
Чернышевская говорит:
– Коля тебя любит, ты теперь даже не пытайся со мной спорить. Ты бы видел, как он тут носился, как с маленьким.
– Это он меня переодел? – спрашиваю, потому что, когда вставал в ванную, обнаружил на себе чистые трусы и домашние шорты.
– Да. Хотя я, признаться честно, твой голый зад тоже видела.
– Чего?
– Тут была, когда скорая приезжала, они укол ставили.
Внезапно чувствую, что краснею, и оскорбленно ворчу:
– Я думал, ты – приличный человек. А ты… воспользовалась моей слабостью, чтобы подсматривать.
– Я не подсматривала! – прижав ладонь к груди, произносит патетично. – Я любовалась!
Пока я трясусь от беззвучного хохота, Чернышевская поднимает руки и, растопырив пальцы, рисует в воздухе два округлых силуэта:
– Хорошая такая крепкая попка.
– Даня, – выстанываю через смех, – прекрати.
– Что? У меня, наконец-то, получилось тебя смутить? – спрашивает, наслаждаясь собственным триумфом.
Закрывшись руками, ржу в ладони. Сумасшедшая птичка, как мне нравится, когда она такая.
Потом говорю:
– Вызов принят, Дань.
– Какой еще вызов? – уточняет с подозрением.
– Ты меня смутила, теперь моя очередь.
– Ой, Капралов, это у тебя отлично получается, можешь не демонстрировать!
Дания возится, будто собирается встать, но я крепко ее обнимаю, прижимая к своей груди. На мне нет футболки, я так остро ее чувствую. Если бы не этот спортивный костюм птички…
– Так ты говоришь, – тяну, зарываясь носом в ее светлый хвост, разметавшийся по подушке, – что Коля в кофейне?
– Угу.
– Значит, мы одни тут до конца его смены?
– Рус, – Даня пытается звучать строго, но я слышу изменения в голосе и в дыхании, – ты больной, а все туда же.
– Ну, может, не так уж сильно я и болею, – подмигиваю с ухмылкой.
На что она закатывает глаза и качает головой.
А я, помолчав, произношу серьезно:
– Ты кое-что видела, птичка. Придется и тебе что-нибудь показать.
– Что?
– Шрамы. Покажи мне.
Даня вскидывает на меня странный взгляд. Не ожидала, что я об этом попрошу, но не боится так,
