Живое свидетельство - Алан Ислер
— Стэн, могу только повторить: я не буду говорить с тобой о своей матери. Совершенно ясно, что ты скребешь по сусекам. Что может знать Гарриет Блэкени? Кстати, а ты знал, что с Толстушки Гарриет списана Мимси Хогг в «Жирной красотке из Блумсбери» Дэна Тэлботта? Ну, счастливого пути.
Наши автоответчики продолжали разговор.
— Это Стэн. К твоему сведению, леди Блэкени была столь любезна, что показала мне неопубликованную рукопись ее матери, текст, предназначавшийся для женского журнала, кажется. «На скотном дворе. Тайные забавы йоркширской деревни». Леди Синтия не уделила много места леди Смит-Дермотт, дружок, но рассказывает довольно обидные вещи. Позволь мне хотя бы послать тебе то, что я написал об Энтуисле и твоей матери. Вдруг ты захочешь прокомментировать? Кто знает? Попытка не пытка.
— Можешь прислать этот отрывок. Действительно, кто знает? Bon voyage[172] и привет Саскии.
Как ни странно, годы, проведенные Энтуислом с леди Смит-Дермотт, с его Нэнси, были из самых плодовитых. Именно тогда он создал помимо других шедевров «Обнаженную с пестиком» (1952), «По дороге на станцию» (1954) и «Раздосадованных любовников» (1955). В те же годы он завершил работу над своим лучшим произведением, картиной в восьми частях, «Восьмой день. Разрушение» (1952–1962). К этим и другим его творениям мы вернемся в надлежащее время. Начало романа было довольно страстным, хоть и эгоистичным: ради плотских удовольствий Нэнси в любовной горячке бросила мужа и сына от предыдущего брака. С самого начала отношения были бурными. Со временем Нэнси стала «вздорной», «сердитой», «крикливой», «ревнивой», «злобной». О том, как развивались отношения, можно, видимо, судить по картине «Раздосадованные любовники» (см. илл. 27). Художник и Нэнси лежат бок о бок обнаженные на кровати, сбитые после недавних упражнений простыни создают ощущение беспокойства. Окно открыто, видна вспышка молнии, озаряющая черные грозовые тучи, зловеще-красные занавески по обеим сторонам окна вызывают ассоциации с адом, намек на который подхватывает и либретто «Дон Жуана», валяющееся на полу. На ближайшем к нам листке мы можем разглядеть слова: «Chi l’anima mi lacera? Chi m’agita le viscere?» («Кто мучает мою душу? Кто терзает мое тело?») Скрипка с порванными струнами, придавившая этот листок к полу, символизирует разрушение гармонии. Эти «возлюбленные», похожие скорее на трупы, нежели на живых людей, лежат рядом, у каждого рука на чреслах другого — словно они, как Адам и Ева, стыдятся своей наготы. Оба смотрят в сторону, взгляды отсутствующие, каждый погружен в свои мысли.
Сегодня, оглядываясь на годы, проведенные с Нэнси, Энтуисл говорит, что это был роман «волнующий», «будоражащий», «стимулирующий», «изматывающий». Он галантно берет на себя часть вины за их многочисленные ссоры, доходившие порой до скандалов, и за то, что они отдалялись друг от друга. И с горечью признает, что с ним жить нелегко.
Но те, кто знал их в домашнем общении, считают иначе. «Она довела его до безумия. Он уже не мог выносить ее жалобы, ее вечное нытье, ее ненависть к долинам и пустошам, которые он так любил». «Нэнси была законченной сукой. Не понимаю, как он столько лет ее терпел». «Он работал в мастерской до изнеможения, по пятнадцать-шестнадцать часов в день, только чтобы быть подальше от дома и от ее злого языка». «Что бы он ни делал, ей все не нравилось. Ей было наплевать, что он с нежностью и заботой относился к ее сыну Робину Синклеру, взял его под крыло, взял в дом».
Но в конце концов причиной разрыва стали не столько ее злобные выпады, сколько частые отлучки из Дибблетуайта: Нэнси якобы ездила ухаживать за престарелыми родителями в Харрогейт. Энтуислу нужна была любящая, преданная женщина, которая не только обеспечивала бы уют в доме, но и знала бы, как удовлетворять потребности гения. К счастью, когда художник был почти на грани отчаяния, в его жизни появилась леди Синтия…
Но мы забегаем вперед. Стоит прежде всего изложить все, что нам известно об урожденной Нэнси Стаффинс, появившейся на свет в 1912 году в семье Сисси и Билла Стаффинсов, в крохотной спальне над закусочной, где торговали жареной рыбой с картошкой, на Стейшн-роуд в Харрогейте, графство Йоркшир; роды принимала повитуха, а трепещущий отец, можем мы предположить, обслуживал внизу посетителей. Какой жизненный опыт принесла в дом Сирила Энтуисла эта женщина, которая, будучи старше, наверняка подавила молодого человека так, как мать подавляет сына? Как она стала особенной женщиной в его жизни, как и почему прошлое этой особенной женщины нарушило покой Энтуисла?
Закусочная на Стейшн-роуд все еще стоит, только теперь это обшарпанное заведение с едой на вынос «Звезда Индии», которым владеет некто Рама Камат. Но, возможно, если принюхаться, кроме аромата индийских пряностей можно услышать еще и вонь жареной рыбы.
В таком духе Стэн разглагольствует дальше — как Фаэтон, жаждущий усмирить непослушных кляч. И продолжает жестоко, злобно, клеветнически и безо всяких на то оснований чернить репутацию женщины, которой он никогда не знал, довольствуясь непроверенными намеками и мелочными нападками. А там, где он даже их не может отыскать, он опирается на свое вялое воображение. Мой дед, «можем мы предположить», раздавал кульки с рыбой и картошкой, в то время как наверху его жена Сисси, крича от боли, пыталась — прилежание было тазовое — разродиться моей матерью. Если мы принюхаемся вместе со Стэном — оборони Господь, — мы сможем уловить «вонь» еды вековой давности. Когда моя мать оставляла Сирила одного, она «якобы ездила ухаживать за престарелыми родителями». Искушенные читатели могут предположить, что на самом деле она втихаря трахалась с каким-то неизвестным.
Господь свидетель, мамуля не была ангелом, но она не заслужила, чтобы над ней издевались всякие стэны. Жена она, конечно, была не из лучших — покладистая, милая, ласковая, но прежде всего ей нужно было удовлетворять свои сексуальные потребности. Верность, во всяком случае после смерти моего отца, Герберта Синклера, не была в первых строках ее списка личных добродетелей. Как мать она точно не была
