Бледные - Гектор Шульц
– Ушла… – хрипло прошептал я, смотря на белое лицо мамы. – И даже не извинилась. Хотя, ты не стала бы извиняться. Промолчала бы. Или высекла напоследок шнуром, да? Странно, как легко говорить мертвецу то, что никогда бы не сказал живому. Наверное, так и поступают трусы, как я. Ты наверняка знала, что я не буду плакать в этот день. Улыбнусь, да. Но плакать не буду. Да только легче почему-то не стало. Хотя… Ты больше не поднимешь на меня руку. Шнур, как и ремень, не оставит на коже новые шрамы. Я их выбросил вчера кстати. Вынес на помойку. Шрамы только оставил. Они будут со мной всегда. Как и твое лицо. Как и твои последние слова. Мама, мама… Когда ты последний раз говорила мне «люблю»? Когда я родился? Или этого слова я так и не услышал? Как не услышал обычного «прости»…
Не договорив, я рассмеялся. Сначала тихо, потому что горлу было больно. Потом громко и смех ободрал мое горло до крови. Я смеялся до слез, всхлипывал и вытирал глаза рукавом водолазки… ебаной водолазки, ставшей моей кольчугой. Потемнел лицом Гоша, недоуменно переглянулись мамины знакомые. Блеснула боль в глазах моих друзей. А я смеялся. Чисто, беззаботно, даже будучи поломанным, разорванным на части и уничтоженным собственными родителями.
– Ты совсем охуел?! – прошипел Гоша, подскакивая ко мне и хватая за грудки. Он встряхнул меня, но смех так и не прекратился. Я продолжал смеяться, глядя ему в лицо. – Я тебя сейчас урою, мамой твоей клянусь!
– Пусти его! – крикнул Макс, подлетая к нам. – Совсем ебнулся?
– Он, сука, ржет!
– У него, блядь, мать умерла! А это истерика, долбоеба ты кусок.
– Пошел нахуй!
– Ты, сука, жало спрячь…
Люди ругались, сжимали кулаки, недобро на меня смотрели, а я… я просто смеялся. Так, как никогда еще не смеялся.
Жизнь не сразу вошла в привычную колею. Первое время ко мне домой приходили мутные личности, которые спрашивали о каких-то документах и отчетах. Устав от постоянных гостей, я просто выволок все мамины коробки с рабочими бумажками в коридор и покорно стоял, пока эти самые гости искали нужное, после чего исчезали из моей жизни. Правда потом и вовсе решился почистить квартиру от хлама, пусть и пришлось для этого серьезно так наступить на горло своему внутреннему трусу. А виной всему снова была мама. Даже мертвой она не оставляла меня, как и страх перед ней. Казалось, что, если я не дай Бог выброшу какую-нибудь безделушку в урну, как мама придет и снова начнет меня душить. Первый шаг было сделать сложнее всего, но я его все-таки сделал, выбросив ту самую вазу, склеенную из осколков, из-за которой отец впервые поднял на меня руку. Старый Ярослав остался в двухтысячном году, а новый пошел дальше, в две тысячи первый. Ну, как новый. Все тот же трус, робкий и забитый, но хотя бы избавившийся от части прошлого, осевшего дома в виде родительских вещей. Я продал все мамины фарфоровые статуэтки и фарфоровую посуду, отдал ее одежду и с помощью двух дворовых алкашей вынес на мусорку кровать, в которой мама когда-то спала. Выбросил все, что хоть немного напоминало мне о ней. И только тогда позволил себе хоть немного выдохнуть. На репетиции я не ходил до конца года, но друзья не настаивали. Они понимали, какой раздрай творится в моей душе. И ждали, когда я приду в норму. Порой я выхватывал на улице то лицо Андрея, то чуть согнутую фигуру Макса, то слышал Васин голос, или вдруг по телефону мне звонил Славик и заводил долгий разговор о музыке. Друзья всегда были рядом. Присматривали за мной издалека, терпеливо дожидаясь моего возвращения. Только возвращение получилось не таким, как все привыкли. А виной всему Гоша, объявившийся на пороге моего дома аккурат тридцать первого декабря.
– Выйди. Поговорить надо, – буркнул он, когда я открыл дверь и удивленно на него посмотрел. Ну, а когда вышел, то услышал явно не то, чего ожидал. – Короче, Ярик, разговор короткий будет. Ты походу не в курсах, но Марина мне денег должна осталась.
– Денег? Каких денег? – оторопев, спросил я. Гоша кивнул и, закурив сигарету, задумчиво посмотрел на тусклую желтую лампочку под потолком.
– Бумажных. Тупореза не включай, – ругнулся он, протягивая мне листок, вырванный из блокнота, с весьма большой цифрой. – Уж не знаю, на что они ей были нужны, но сумма вышла солидной. А так как она умерла, то долг теперь на тебе.
– Но…
– Короче, – перебил меня он. – Сроку у тебя две недели. Либо находишь деньги, либо продавай квартиру. Как раз хватит. Поскорбел? Теперь проблемы решать надо. Все. Телефон мой есть. Звони.
Когда Гоша ушел, я еще долго стоял на площадке, держа в руках бумажку и растерянно на нее смотрел. Не такой я себе представлял свободную жизнь. Совсем не такой.
– Говоришь, у матери не было проблем с деньгами? – переспросил Макс, когда я пришел в студию в субботу и, как на духу, пересказал друзьям разговор с Гошей. Пришел я к ним не сразу. Через неделю, так и не придумав, как решать эту ситуацию. И за то, что я сейчас фактически просил у них помощи, мне было до одури стыдно.
– Нет. Она бухгалтером работала, платили ей всегда хорошо, – мотнул я головой. – Скорее она его содержала. То куртку кожаную купит, то цепочку золотую.
– Пиздит, чумазый, – хмыкнул Андрей. – Нет там никого долга, зуб даю.
– Угу, – согласилась Настя. – Увидел, что пацан неадекватен, и решил на лоха запрыгнуть.
– Я не знаю, что мне делать, – честно ответил я. – Неделя прошла. Еще неделя осталась. Может, правда квартиру продать?
– Яр, ты дурак или что? – перебил меня Макс. Выглядел он скверно. Под глазами черные мешки, кожа бледная, а на лбу серебрится пот. То ли стометровку пробежал, то ли опять вмазался. – Тебя развести пытаются, а ты рад, блядь.
– Так, не ори на него, – встряла Вася. – Это вы может с подобным каждый день сталкиваетесь, а он ни сном ни духом.
– Ладно, прости, брат. Резковато вышло, – шмыгнул носом Макс и похлопал меня ладонью по плечу. – Давай думать, как быть и что делать.
– Одевайся, – чуть подумав, бросил Андрей. – Прокатимся пойдем.
– Куда? – нахмурился я.
– Не бзди. К Некиту. Брату моему. Может, совет какой даст или еще чем поможет. Он и не с такими блядями трется… Короче, погнали, пока не передумал.
С Никитой мы встретились в автосервисе, где подрабатывал Андрей. И, глядя на них,
