Бледные - Гектор Шульц
– Хуйня, – тихо сказал Тихий, когда Андрей коротко рассказал ему о моей ситуации. – Брешет, думаю. Если расписку не показал, так фуфло толкнуть пытается. Как говоришь его зовут?
– Гоша, – ответил я. – Георгий… эм… Ониани, кажется, фамилия.
– Чем дышит?
– На рынке две точки у него. Овощи продает.
– Интересно, – тонко улыбнулся Тихий. – И откуда у торгаша овощами такие бабки, чтобы ссуды своим блядям давать.
– Некит, – кашлянул Андрей и кивнул в мою сторону. – Эт не блядь, а мать его. Она умерла вот недавно.
– Бывает. Каждый день кто-то умирает, – равнодушно ответил тот. – Короче, сдается мне, что брешет твой Гоша. И брешет нескладно. Сделаем вот что, раз братан мой за тебя впрягается. Двигайте пока домой, а я попробую пробить, чо это за Гоша такой охуевший. Может, под Авто ходит, или еще под кем… Как будет чо известно, Андрюха тебе маякнет.
– Спасибо, – кивнул я.
– Сочтемся, пацан, – усмехнулся Тихий, пожимая мою протянутую руку.
– Погнали, – буркнул Андрей, когда его брат скрылся за дверями автосервиса. – Если сказал, что пробьет, значит, пробьет.
– Андрюх, спасибо… – я поперхнулся словами благодарности, что вызвало у моего друга улыбку.
– Пустое, Яр. Свои же. Слушай… ты вернуться-то не надумал еще? Так хоть ты Розанова в узде держал, а тут он, блядь, дикий совсем стал. За малейший косяк доебывается. Отвечаю, я его ебну скоро, дурака этого…
Долго ждать не пришлось. Андрей позвонил мне через пару дней и сказал, что вечером заедет вместе с братом в гости. Вот только отвечать на мои вопросы Тихий не стал, только загадочно улыбался и мотал головой. Вместо этого он велел мне позвонить Гоше и сказать, чтобы тот приехал за деньгами.
Гоша приехал через полчаса, в компании двух крепких друзей. Словно чувствовал, что его ждут. Впрочем, Никиту это даже не смутило. Он кашлянул и указал рукой на кресло, в которое Гоша тут же уселся. И, судя по удивленному лицу, не понимал, что происходит.
– Ты кто такой? – грубо спросил Гоша. Тонкие губы Никиты растянулись в жутковатую улыбку, а вот глаза, наоборот, угрожающе блеснули.
– Друг, – лениво обронил он в ответ.
– И как тебя звать, «друг»?
– Тихий.
– Тихий? – лицо Гоши вытянулось. Это имя он знал.
– Ты глухой? – недовольно протянул Никита. – Или тебе на ушко, блядь, шепнуть?
– Не, не надо, – стушевался грузин и махнул рукой своим сопровождающим. Те развернулись и молча вышли в коридор. Через пару мгновений хлопнула дверь.
– В общем, Тихим меня не зря кличут, – чуть подумав, ответил Никита. – Складно пиздеть не умею, поэтому и рассказ мой будет коротким.
– Какой рассказ? – растеряно повторил Гоша. Глаза Никиты снова блеснули. На этот раз весело.
– Увлекательный. О разводиле, который набрал себе гарем блядей и разводит их попутно на бабки. Слыхал о таком?
– Ага, слыхал, – повторил Гоша и облизнул пересохшие губы. Странно было наблюдать за этим. С одной стороны высокий, крепкий грузин. С другой худощавый лысый паренек в черной кожанке и черных брюках. Вот только первый буквально сидел и трясся от страха, пока второй лениво с ним разговаривал.
– Хорошо, что слыхал. Объяснять меньше придется. Разводила этот, представь себе, совсем охуевшим оказался. Решил он у пацана, у которого мамка недавно скончалась, хату отжать. А вдруг он мамку пацана и порешил? Подлил ей чего в водочку, пока пацан в отъезде был, ну, к примеру. Наглая рожа, скажи, а?
– Ага, – покорно кивнул Гоша, ожидая продолжения. Но Никита неожиданно замолчал. – И?
– Хули «и»? – усмехнулся он. – Все, конец рассказа. Ну, почти, конец. Концовки тут две. Хорошая и грустная. Какую выберешь?
– Э-э… Хорошую?
– Ну, тебе выбирать, родной. Подумай, конечно. Куда без этого, – улыбка Никиты стала еще шире. Так же улыбалась моя мама, прежде чем взять в руки ремень или шнур от утюга. – Хочешь хорошую, будет тебе хорошая. Хочешь грустную, будет тебе грустная. Ну?
– Хорошую, – плечи Гоши поникли, и он тяжело вздохнул.
– Разводила перед пацаном извинился, а потом исчез из его жизни. Как тебе? Хорошая концовка?
– Да.
– Ну, я грустную тоже расскажу.
– Не надо, – затрясся Гоша.
– Уверен? – картинно удивился Никита. – Она тоже интересная. Там один приличный человек есть, о котором ты точно слышал. С твоих земель будет, земляк, так сказать…
– Ярослав! – крикнул неожиданно Гоша. – Извини, Ярослав! Извини, а?
– Быстро ты, – хмыкнул Никита и повернулся ко мне. – Ну, чо? Ты ему веришь, Ярик?
– Да, – хрипло ответил я.
– А я вот нет. Потому что такие бздливые животные часто обратку включают, когда не надо. Короче, секи сюда, баклан, – в голосе Никиты зазвенел металл. – Прокинуть через хуй пацана не получится. Захочешь ответку дать, вписать кого в блудняк свой, не вопрос. Порешаем. Но уже на высшем уровне, без пиздюков и их загонов.
– Не, не…
– Не, не, – передразнил его Никита. – Сразу, блядь, гниль свою показал. Пальцы гнуть только перед пиздюшней способен. Пшел вон.
Гошу упрашивать дважды не пришлось. Он пулей вылетел из квартиры, так хлопнув дверью, что по гостиной пронесся ледяной сквозняк. Никита выдержал паузу, а потом довольно рассмеялся.
– Пиздец ты его перепугал, Некит, – усмехнулся Андрей.
– Да, мелочь это, за которой и нет никого. Только вонь, – отмахнулся тот. – Об такого даже руки пачкать не хочется. Изговняешь так, что отмывать потом заебешься.
– Никит, спасибо. Правда…
– Расслабься, Ярик, – снова улыбнулся Никита, но улыбка быстро померкла. – Но ты б яйца отрастил уже, а? Таких, как он, будет много в жизни. И защищать себя самому придется. Не всегда кенты рядом будут.
– Знаю. Да сложно это, – вздохнул я. – Но все равно спасибо.
– Не за что. Ты не думай всякого… Я не ради тебя впрягся, а ради него, – палец указал на смутившегося Андрея. – Откажусь я, так он лоб расшибет в попытках тебе помочь, еще и жизнь себе сломает до кучи. Ну, хотя бы повеселили немножко, пацаны. Пиздец, какой тупой развод. И он же, блядь, верил, что ты поведешься… Ладно. Веселиться тоже порой надо. Особенно в наше-то время.
Так быстро и суматошно Гоша пропал из моей жизни. Порой я видел его на рынке, когда ходил туда за продуктами, но он тут же делал вид, что мы незнакомы, и попросту убегал или прятался. Дворовые пацаны тоже перестали доебываться. Ну, как перестали? Физический террор уступил место моральному. Подъебывать меня им никто не запрещал, а вот то,
