Горькая истина - Шанора Уильямс
Доминик решил: он не допустит, чтобы самоубийство матери отравило ему жизнь. И вот что в итоге… Он снова в доме своего детства, стоит перед женщиной, из-за которой у него не на шутку разыгралась паранойя. Выходит, Доминик даже хуже матери: она, по крайней мере, не причиняла вреда другим людям, только себе.
Доминик выдвигает стул из-за стола, ставит его перед Шавонн и садится. Боаз топчется у двери. Доминик смотрит женщине в глаза и со вздохом произносит:
– Необязательно было доводить дело до крайности. – (Шавонн строит гримасу.) – Боаз, убери скотч.
Наемник, хмыкнув, лезет в карман, достает складной нож и на ходу открывает его. Когда Боаз с острым лезвием в руке направляется к пленнице, ее взгляд становится испуганным. Просунув палец под крепко приклеенный скотч, Боаз надрезает край. Наконец весь скотч сорван.
Шавонн переводит дух и выговаривает:
– Ну ты и придурок!
– Шавонн, скажи мне, где Бринн, – приказывает Доминик, пропуская оскорбление мимо ушей.
– Ничего я тебе не скажу, – выпаливает она. – Я тебя уже предупреждала: преступление тебе с рук не сойдет. А теперь ты еще и меня похитил. Какой же ты тупица!
Доминик терпеть не может это слово – «тупица». Нет, он не тупой. Доминик умен и добивается успеха в любом деле, за которое берется. Выведенный из себя, он встает со стула и хватает Шавонн за подбородок. Его пальцы с такой силой впиваются в ее кожу, что она тихонько охает, однако не сводит с него гневных глаз.
– Скажи. Мне. Где. Она! – рычит Доминик.
У Шавонн подергивается правое веко.
– Ну как, понравился тебе чаек?
Доминик растерянно хмурится:
– Что?..
– Я подарила твоей жене чай. Надо думать, тебя после него мучили жуткие галлюцинации. ЛСД – штука такая. Наверное, дурь до сих пор у тебя в крови.
Шавонн ухмыляется, а Доминик отталкивает ее подбородок так резко, что она едва не падает вместе со стулом.
ЛСД? Что она несет? Так вот почему Доминику мерещилось черт знает что! Теперь ясно, отчего небо стало фиолетовым и казалось, будто все прохожие следят за Домиником. Ведьма накачала его наркотиками, а он и не заметил. Словно почувствовав его смятение, Шавонн хихикает. Черт бы ее побрал, она веселится, как ребенок, которому удался невинный розыгрыш!
Дыша тяжело и прерывисто, Доминик хватает стул и швыряет его через всю комнату. Боаз отходит на шаг, наблюдая за разъяренным сообщником, а тот меряет шагами гостиную и ерошит волосы.
– Это ты виноват! – сердито кричит Доминик, тыча пальцем в Боаза. – Ты сказал, что она мертва! Уверял меня, что все в порядке! А сам ничего не уладил! За что я плачу тебе чертову кучу денег?
– Не я закатил истерику и чуть не убил ту женщину! – разносится по дому рокочущий голос Боаза. – Я, между прочим, тебе помог. Приехал, сделал все, что надо. Я ее заживо похоронил, выбраться она уж никак не могла! Разве не ясно, что эта баба врет?
– Вот, пожалуйста, опять ложь! А раньше ты говорил, что она умерла раньше, чем ее закопали!
Смешок Шавонн застает Доминика врасплох. Обернувшись, он едва не испепеляет ее взглядом.
– Преданность – это сила, Доминик Бейкер, – хрипло объявляет она.
– Это что еще за чушь? – шипит он.
– В ту ночь, когда ты помогал грузить Бринн в пикап, я все видела.
– Как? – еле-еле выдавливает Доминик, и кровь отливает от его лица.
Шавонн снова издает смешок. Этот смех ужасно действует ему на нервы.
– Ты думаешь, что похоронил ее. Считаешь, Бринн мертва и больше тебя не потревожит. Но это неправда. Она все еще дышит. И она меня найдет. Тик-так, тик-так. – Шавонн смотрит на Доминика безумными глазами; Боаз переминается с ноги на ногу. – Слышишь, Бейкер? Твое время истекает.
41
ДЖОЛИН
Понятия не имею, что делать. Трубку Доминик не берет, а между тем в коробке под телевизором спрятана окровавленная, испачканная сумка, а от записок и вовсе волосы встают дыбом. Почему Доминик не отвечает на звонки, предполагать не берусь, но одно знаю точно: я ужасно зла. Несколько раз перечитав сообщение в «Инстаграме», я поняла: оставаться с мужем я больше не могу.
Услышав звонок, гляжу на экран. Нет, с этим человеком я сейчас разговаривать не буду. Мне не до того. Останавливаюсь у винного магазина, покупаю три бутылки и еду домой. Занятия на велотренажере я пропустила, но сейчас это волнует меня меньше всего. Зачем следить за фигурой и убиваться на тренировках ради мужчины, которому на меня плевать?
Дома бросаю сумку на стол и открываю бутылку вина. Набираю номер Сэмюэла просто для того, чтобы услышать его голос, но после нескольких гудков включается голосовая почта.
Достав бокал, наполняю его почти до краев, медленно отпиваю большой глоток, выхожу из кухни и с бокалом поднимаюсь на второй этаж. Поворачиваю краны, собираясь полежать в ванне и пойти спать пораньше, но вдруг раздается звонок в дверь.
Озадаченно хмурясь, вспоминаю, что не могу проверить камеры, поскольку мой телефон остался в сумке на кухне. Стараясь не расплескать вино, спешу вниз по лестнице.
Завернув за угол, смотрю на монитор нашей системы безопасности, закрепленный на стене. У двери маячит фигура, с ног до головы одетая в черное. Голова опущена. Грудь, ясно различимая под худи, – единственный признак того, что передо мной особа женского пола. Верхнюю часть лица разглядеть невозможно, и все же при виде незнакомки мое сердце начинает биться быстрее.
– Вы к кому? – спрашиваю я, приблизившись к динамику.
– Откройте.
Замираю в нерешительности, не сводя глаз с экрана и продолжая наблюдать за незваной гостьей. Та оглядывается через плечо. Видимо, нервничает. Ох, не нравится мне все это. Поворачиваю голову в сторону кухни, где в сумке лежит телефон.
– Извините, – говорю я в динамик, – ничем не могу помочь. Я никого не жду, и вас я не знаю.
– Я Бринн! – выпаливает женщина.
Она поднимает голову, и я гляжу на незнакомку, вытаращив глаза. Теперь мне хорошо видно ее лицо. Это та самая женщина с фотографии. Она по-прежнему красива, но что-то в ней изменилось. Лоб и правую бровь пересекает косой шрам. Рана определенно была глубокой – наверное, пришлось накладывать швы.
Отпираю замки и распахиваю дверь. У меня на языке вертится сотня вопросов. Чего хочет эта женщина? Почему она сфотографировалась
